Жизнгенный и творческий путь Николая Андреевича Римского-Корсакова

РЕФЕРАТ

ПО МИРОВОЙ ХУДОЖЕСТВЕННОЙ КУЛЬТУРЕ

НА ТЕМУ:

«ЖИЗНЕННЫЙ И ТВОРЧЕСКИЙ ПУТЬ

НИКОЛАЯ АНДРЕЕВИЧА РИМСКОГО-КОРСАКОВА»

Учени класса школы-лицея №______

______________________.

ПРОВЕРИЛ (А):_________

ОЦЕНКА:______________



МОСКВА

1999

ПЛАН РЕФЕРАТА.

Каждый художник неповторим.__________________ 3

Детство.________________________________________3

Родители. Брат.________________________________ 4

Отроческие годы._______________________________ 4

Плавание за океан.______________________________ 6

Музыка._________________________________________6

Первая опера. Первая любовь.____________________8

Профессор Петербургской косерватории.________ 10

«Майская ночь».________________________________ 11

«Снегурочка».__________________________________ 11

Безвременье.____________________________________ 13

«Мне кажется что меня зовут Модестом
Петровичем».__________________________________ 14

Два шедевра.___________________________________15

Новые времена и новые заботы.________________ 16

Мамонтовская опера.___________________________17

«Царская невеста»._____________________________17

«Сказка о царе Салтане».______________________ 18

Ученики и учитель.____________________________ 18

«Кащей бессмертный»._________________________ 19

Художник и революция.________________________ 20

«Сказание о невидимом граде Китеже и деве
Февронии».____________________________________ 23

«Золотой петушок» - последняя опера
Римского-Корсакова._____________________________________25

Наследники и душеприказчики__________________26

Список музыкальных произведений Н.А.
Римского-Корсакрва_____________________________________28

Список использованной литературы____________30

Каждый художник неповторим.

Вторая половина XIX века - время могучего расцвета русского
искусства. Резкое обострение социальных противоречий приводит в
начале 60-х годов к большому общественному подъёму.

Революционные идеи 60-х годов нашли своё отражение в литературе,
в живописи, в музыке. Передовые деятели русской культуры вели
борьбу за простоту и доступность искусства, в произведениях
стремились правдиво отразить жизнь обездоленного народа.

Каждый художник неповторим. Среди композиторов “Могучей кучки”
Римский-Корсаков занимает особое место. С его творчеством пышным
цветом расцвела в русской музыке сказка. Сказка и песня всегда
были душой народа. Именно в сказке народ высказывал светлую
мечту о лучшей доле, о торжестве правды и победе добра над
злом, насилием и несправедливостью. Вся жизнь Римского-Корсакова
- это беззаветное и бескорыстное служение искусству, верность
своим идеалам.

Детство.

Николай Андреевич родился в небольшом, но по тем временам
довольно оживлённом северном русском городе Тихвине 6/18 марта
1844 года. Судоходная Тихвинка соединяла город с большими реками
и озёрами. Вокруг зеленели густые леса.

На другом берегу этой речки, прямо против скромной усадьбы
Римских-Корсаковых, высились белокаменные стены и сияли золотые
купола старинного Большого или Богородицкого монастыря. О детстве
Ники известно мало. В своих воспоминаниях он добросовестно
перечисляет ранние музыкальные впечатления, упоминает о том, что
умел целыми часами играть один, что говорит о том, что у него
почти не было товарищей, а фантазия работала на славу.
Известно, что увлечённый письмами и рассказами брата о дальних
краях и океанских плаваниях, он заочно влюбился в море и
морское дело, строил модели судов, в играх воображал себя
мореходом, терпел кораблекрушения и выплывал из водной бездны.
Из его детских писем узнаём также, что уже очень рано он
увидел дивную красоту звёздного неба, научился безошибочно
различать крупные звёзды, планеты, главные созвездия, вслушивался
в пение птиц, следил за цветением деревьев, кустарника, полевых
трав. Из него мог вырасти впоследствии зоркий учёный, равно как
поэт или художник.



Родители. Брат.

Вспоминал Николай Андреевич, его отец Андрей
Петрович был весьма уважаемым тихвинским обществом, разрешал
споры как человек редкой правдивости и беспристрастия, давал
советы. Любимцем Ники был младший брат отца Пётр Петрович -
добродушный чудак, прекрасно певший старые русские песни. Певала
их и мать композитора Софья Васильевна, женщина яркая и
своеобразная. Спокойная и твёрдая, с непередаваемым выражением
ума и внутреннего достоинства, Софья Васильевна была Нике не
только любящей и заботливой матерью, но и другом. Другом,
безгранично авторитетным в глазах мальчика, был и Воин
Андреевич. Он был старше Ники на целых 22 года, прекрасно
играл на фортепиано и свободно читал ноты с листа.

Уже очень рано у Ники проявились задатки композиторского дара:
непогрешимое чувство ритма, абсолютный слух, органическое чувство
гармонии и тембра и не на последнем месте восприимчивая
музыкальная память, на многие годы закрепившая услышанные в
детстве напевы и звуки. Но позже Римский-Корсаков вспоминал:
«Сделаться музыкантом я никогда не мечтал, и меня пленяла мысль
сделаться моряком. В конце июля я впервые расстался с матерью
и дядей: отец повёз меня в Петербург, в Морской корпус».

Отроческие годы.

В Морском кадетском корпусе Ника пробыл шесть лет и весною
1862 года был выпущен «в первом десятке», иначе говоря, с
отличием. По отпускным дням он часто посещал итальянскую и
русскую оперу, был до глубины души поражён родной прелестью
поэзией «Сусанина» и «Руслана» Глинки. Его восхитило пение птиц,
по-новому зазвучавшее в Пасторальной симфонии Бетховена.

И почти сразу явилось у мальчика деятельное отношение к музыке:
разыскивание и покупка нот, переписывание и даже перекладывание
оперной музыки для исполнения в четыре руки, участие при первой
возможности в четырёхручном исполнении симфоний, а затем и в
разучивании с товарищами по корпусу хоров из «Жизни за царя»,
как именовали тогда оперу «Иван Сусанин».

В конце 1861 года в жизни Римского-Корсакова произошло событие,
имевшее для него, да и для русской музыки, важное значение:
Канилле, его учитель и талантливый пианист, восхищённый быстрым
ростом его таланта, руководить которым дальше он чувствовал себя
неспособным, привёл Нику к Милию Алексеевичу Балакиреву.

«С первой встречи Балакирев произвёл на меня огромное
впечатление, - вспоминал Николай Андреевич,- Превосходный пианист,
играющий всё на память, смелые суждения, новые мысли и при
этом композиторский талант, перед которым я уже благоговел». У
Балакирева он познакомился с Цезарем Кюи. Несколько позже
произошло у того же Милия Алексеевича знакомство Ники с
известным музыкальным и художественным критиком Стасовым и
будущим автором оперы «Борис Годунов», преображенским офицером в
отставке Модестом Петровичем Мусоргским.

В первое же свидание Балакирев ознакомился с композиторскими
опытами Римского-Корсакова и, что казалось почти невероятным,
одобрил их, сделав только несколько замечаний. Этого мало.
Посмотрев отрывочные материалы для симфонии, он потребовал от
автора, чтобы тот серьёзно принялся за её сочинение. Встречи
стали частыми. Симфония писалась при непрерывном критическом
наблюдении и с деятельной помощью Милия Алексеевича. Образцы
черпались в оркестровых сочинениях Бетховена и Шумана. Верный
своему убеждению, что учиться композитор должен практически, в
самом ходе творчества, Милий Алексеевич с восторгом видел, что
то, что не давалось Кюи, Мусоргскому, да, пожалуй, и ему
самому, чем дальше, тем лучше удаётся Римскому-Корсакову.
«Балакирев сильно полюбил меня,- читаем в воспоминаниях
Римского-Корсакова.- …Если Балакирев любил меня как сына и
ученика, то я был просто влюблён в него. Талант его в моих
глазах превосходил всякую границу возможного, а каждое его слово
и суждение были для меня безусловной истиной».

Плавание за океан.

Зима и весна 1862 года принесли в семью Римских-Корсаковых
новые глубокие перемены. Умер отец. Мать и дядя перебрались на
житьё в Петербург, к Воину Андреевичу. Вместе с тем оборвались
последние нити, связывавшие Нику с тихвинским детством; побывать
в родном городе после 1862 года ему больше не удалось. Весною
он окончил Морское училище и почти сразу был зачислен в экипаж
быстроходного парусного судна, клипера «Алмаз», готовившегося к
дальнему плаванию. Идти в него Николаю Андреевичу не хотелось.
Ещё первые месяцы после отплытия «Алмаза» творческий подъём
продолжался, и третья часть симфонии (Анданте), написанная в
конце 1862 года, оказалось лучшей, самой оригинальной её частью.
Возникали новые музыкальные мысли и планы для уже задуманной,
но так и оставшейся в зачатке второй симфонии. Но на этом всё
остановилось, источник иссяк.

Николай Андреевич был в глубоком унынии. Сказалась его
склонность, замеченная ещё Андреем Петровичем, к «нетерпеливости
и гореванию в случае неудачи чего-либо предпринятого». И правда,
в последующие два года с лишком плавания ему не только не
писалось, но и мысль о композиторстве стала казаться
несбыточной, а жизнь - сложившейся как нельзя более неудачно.
«Как бы мне хотелось в Питер, чтобы быть с Вами, о многом бы
мы перетолковали, - пишет Ника Балакиреву в ноябре 1863 года. –
С матерью и братом у меня стало так мало общих интересов:
мать для меня стара, а брат очень мало может мне дать, как я
вижу из его писем; это служащий, деловой человек. Мать мне
пишет боговдохновенные письма, жалеет об упадке молодого
поколения, просит молиться богу, не говорить с вольнодумцами и
проч. Если б она взглянула мне в душу, то не перенесла бы.
Бедная мама! А брат, да что брат…? Вы не пишете, и я
совершенно один».

Музыка.

Двадцать первого мая1865 года «Алмаз» бросил якорь в
кронштадском порту. Заграничное плавание закончилось. Пережитое
отодвинулось в прошлое. К осени друзья съехались в Петербург,
возобновились музыкальные встречи. Бодрящая, вдохновляющая
атмосфера взаимной заинтересованности, дружбы, чувство общего дела
снова захватили вернувшегося. Пришла к быстрому завершению
работа над симфонией. Уже 19 декабря состоялось её исполнение.
Дирижировал с увлечением Балакирев. На вызовы выходил и чуть
угловато раскланивался высокий мичман с обветренным загорелым
лицом…

За годы его отсутствия обновилась музыкальная жизнь
Петербурга. Глашатаем новых идей стал в газете
«Санкт-Петербургские ведомости» не кто иной, Как Цезарь Кюи. Он
писал задорно, уверенно, бойко. Восхищался Берлиозом, Глинкой,
Балакиревым, молодыми произведениями Римского-Корсакова и Бородина.
Десятилетием позже остроумный Апухтин посвятил критику
насмешливые строки:

Но кто сей Цезарь, сей Кюи?

Он стал фельетонистом.

Он мечет грозные статьи

На радость гимназистам.

Он, как Ратклиф, наводит страх,

Ничто ему Бетховен,

И даже престарелый Бах

Бывал пред ним виновен.

Горячая защита «своих» и колкая полемика принесли
балакиревцам, пожалуй, больше вреда, чем пользы, основательно
поссорив их со многими музыкальными деятелями, оттолкнув от них
талантливых критиков.

Ближайшие восемь лет после возвращения из плавания
Николай Андреевич остаётся на службе. Но подлинная жизнь
композитора проходила не там.

Уже в Первой симфонии, в сущности ученической и
впоследствии переработанной автором, ярко выделилось «свежестью
чисто русских поворотов гармонии уже упоминавшееся Анданте.
Личная особенность дарования ещё ярче и определённее сказалась в
двух наиболее значительных его сочинениях второй половины 1860-х
годов: в написанной в 1867 году музыкальной картине для
оркестра «Садко» и во Второй симфонии «Антар», много позже
переименованной в симфоническую сюиту.

В «Садко», музыка которого через несколько десятков
лет целиком войдёт в одноимённую оперу Корсакова,
сказка-небывальщина о том, как новгородский гусляр погостил у
царя водяного и как разымчивой игрой на гуслях пустил трепаком
всё подводное царство, нашла совершенно оригинальное выражение.
Старинный друк Глинки, мыслитель и музыкант князь В. Ф. Одоевский
записал в дневнике, послушав музыкальную картину:«„Садко“
Корсакова – чудная вещь, полная фантазии, оригинально
оркестрованная. Ежели Корсаков не остановится на пути, то будет
огромный талант». Корсаков не остановился.

В написанном годом позже «Антаре» он почти с
непостижимой уверенностью вошёл круг изысканных и прихотливых
звучаний арабской музыки. Но «Антар», в котором молодой
композитор использовал и подлинные арабские напевы, замечателен
не только прекрасным восточным колоритом, не тольоко живой
картинностью музыки. «„Антар“ - произведение безусловно
великолепное и во многих отношениях образцовое»,- писал его
автору Чайковский после исполнения «Антара» в Москве.

Первая опера. Первая любовь.

Вторая половина 1860-х и начало 1870-х - время
знаменательное в истории русской культуры. В это время
Мусоргский создаёт оперу «Борис Годунов» и задумывает
«Хаванщину». Бородин работает над оперой «Князь Игорь».
Чайковский пишет «Воеводу» и «Опричника».

Римский-Корсаков нашёл тему и название своей первой
оперы «Псковитянка» у поэта Льва Александровича Мея, уже
умершего к этому времени. Совет взяться за неё шёл от
Балакирева и Мусоргского, да и обдумывание либретто и
необходимые переделки происходили при непременном их участии.
Мусоргский написал и текст для двух народных хоров. В
«Псковитянке» Мея и ещё выразительнее в опере Римского-Корсакого
главная мысль и главный склад иные, нежели в «Борисе Годунове»
Мусоргского. Главное действующее лицо «Псковитянки» – народ.

Опера, как и музыка вообще, живёт в исполнении.
Созданный композитором образ до времени покоится в партитуре и
воплощается только в спектакле.

Создать на сцене Ивана Грозного уже много позже
выпало на счастливую долю Шаляпина. В сущности, это была первая
большая удача молодого певца, открывшая ему дорогу к постижению
своеобразных, чуждых внешней оперности басовых партий
Даргомыжского, Мусоргского, Бородина. А образ, осиленный им, был
непомерно сложен.

Арий в этой первой опере Корсакова нет, они считаются
в кругу Балакирева смешной и устаревшей приманкой для мало
смыслящей в подлинном искусстве оперной публики. Обаятельный
образ псковитянки Ольги обрисован в большой мере «Ольгиными
аккордами», как их называл автор, - трогательно чистыми,
прозрачными, как ключевая вода.

«Написанные в это лето два романса – „Ночь“ и „Тайна“
были посвящены сёстрам Пургольд, первый Надежде, второй
Александре Николаевне. К событиям моей жизни этого лета следует
также отнести, - вспоминает Николай Андреевич, - поездку в
Кашинский уезд Тверской губернии… Помню, как, сидя однажды у
себя, я получил записку с назначением дня отъезда. Помню, как
картина предстоящей поездки в глушь, вовнутрь Руси, мгновенно
возбудила во мне прилив какой-то любви к русской народной
жизни, к её истории вообще и к «Псковитянке» в частности, и
как под впечатлением этих ощущений я присел к роялю и тотчас
же сымпровизировал хор встречи царя Ивана псковским народом. Это
были первые звуки будущей оперы.

«Псковитянка» была закончена в партитуре 8 января 1872
года и посвящена «дорогому … музыкальному кружку». Завершение
оперы совпало с концом юности Римского-Корсакого.

Летом 1871 года Римского-Корсакого неожиданно приглашают
«принять на себя преподавание композиции и инструментовки» в
Петербургской консерватории. Понимая, как он писал матери, что
тем самым «является возможность поставить себя впоследствии
окончательно ан музыкальное поприще и развязаться со службою,
которую продолжать долгое время не считаю делом честным и
благовидным», он предложение принимает.

В конце того же 1871 года умирает в Италии от
паралича сердца Воин Андреевич. Морское министерство отрядило
лейтенанта Римского-Корсакого в Пизу за прахом брата и его
семьёй. Канун отъезда он проводит у сестёр Пургольд, с которыми
за последнее время близко сошёлся на музыкальной почве.
Александра Николаевна - прекрасная певица. Надежда - пианистка,
обе незаменимые участницы сборищ балакиревцев. Тут, в вечер
перед отъездом, происходит, наконец, объяснение в любви, потому
что горе сблизило их, сделав явным то, что уже давно скрытно
от обоих теплилось и разгоралось в их сердцах. Отрывки из
дневника Надежды Николаевны и их переписки тех лет полны
удивительной прелести и душевной красоты.

Тридцатого июня 1872 года в Спасо-Парголовской церкви Надежда
Пургольд, двадцати четырёх лет, и Николай Римский-Корсаков,
двадцати восьми лет, повенчались. Дружкой был Мусоргский.

Профессор Петербургской консерватории.

В «Летописи моей музыкальной жизни», как Николай Андреевич
назвал свои воспоминания, немало печальных и горьких строк.
Cамые, пожалуй, выразительные к его согласию стать профессором
консерватории:

«Если б я хоть капельку поучился, если б я хоть капельку знал
более, чем знал в действительности, то для меня было бы ясно,
что я не могу и не имею права взяться за предложенное мне
дело… Я, автор „Садко“, „Антара“ и „Псковитянки”, сочинения,
которые были складны и

недурно звучали… я, певший что
угодно с листа и слышавший всевозможные аккорды, - я ничего не
знал. В этом я сознаюсь и откровенно свидетельствую об этом
перед всеми». Чуть дальше Николай Андреевич пишет не без
юмора:«Незаслуженно поступив в консерваторию профессором, я вскоре
стал одним из её лучших учеников, - а может быть, и самым
лучшим, - по тому количеству и ценности сведений, которые она
мне дала».

А иметь руководителем выдающегося музыканта и крайне
доброжелательного человека - счастье, не часто выпадающее ученику
консерватории. Не сразу и не без огорчительных опытов
Римский-Корсаков стал с годами настоящим воспитателем музыкальной
молодёжи. Недостаток «школьных» знаний мешал Римскому-Корсакову
педагогу и композитору.

В ходе громадной внутренней работы не раз, очевидно,
возникали сомнения, неуверенность, чувство одиночества. В один из
мигов неуверенности Римский-Корсаков обратился к Чайковскому; с
ним все эти годы поддерживалась у Корсакова прямая и
откровенная переписка. Ответ не замедлил:

«Я просто преклоняюсь перед Вашей благородной артистической
скромностью и изумительно сильным характером. Все эти
бесчисленные контрапункты, которые Вы проделали, эти 60 фуг и
множество других музыкальных хитростей - всё это такой подвиг
для человека уже восемь лет тому назад написавшего „Садко“, -
что мне хотелось бы прокричать о нём целому миру…».

«Майская ночь».



«Я с детства обожал ”Вечера на хуторе“, и ”Майская
ночь“ нравилась мне чуть ли не преимущественно перед всеми
повестями этого цикла. Жена моя, ещё будучи моей невестой,
часто уговаривала меня написать когда-нибудь оперу на этот
сюжет. Мы вместе с ней читали эту повесть в день, когда я
сделал ей предложение. С тех пор мысль о ”Майской ночи“ не
покидала меня», - вспоминал композитор четверть века спустя после
начала работы над этой оперой.

«Майскую ночь» композитор начал сочинять не с первой
картины, хотя кое-что, в том числе мелодия озорной песни про
Голову и начало гопака Каленика, как он вспоминал, у него «уже
были в голове» с лета 1877 года.

Новым было, разумеется, использование украинских
народных песен, введение отвергавшихся ранее балакиревцами
вокальных ансамблей и главное - общее стремление к широкой
мелодичности. «Майская ночь» и в этом отношении была залогом
будущего.

Поставлена была опера 9 января 1880 года на сцене
Мариинского театра и прошла с успехом. Но опера, ставшая
позднее одной из любимых у публики и певцов, в репертуаре не
удержалась.

«Майская ночь» была возобновлена только в 1892 году,
но с тем же калоритным паном Головой - Ф. И. Стравинским,
отцом будущего ученика Н. А. Римского-Корсаково И. Ф.
Стравинского, прославленного впоследствии автора симфонических
произведений, своеобразных балетов и многих иных сочинений.
Спектакли проходили на этот раз на сцене Михайловского театра,
с артистами и оркестром Мариинского.

«Снегурочка»,

Пьеса А. Н. Островского, написанная для совместного
спектакля Малого и Большого московских театров весною 1873 года
успеха не имела. Не помогли ни превосходные исполнители, ни
прелестная музыка Чайковского для песен, танцев и музыкальных
антрактов, правда, из рук вон плохо прозвучавшая в оркестре под
вялым управлением И. О. Шрамека. Но опера Римского-Корсакова на
тот же сюжет и тот же текст уже справила столетний юбилей и
всё так же молода и свежа.

На редкость благоприятны оказались и условия, в которых
создавалась новая опера. Недаром страницы, посвящённые лету 1880
года, принадлежат к числу самых ярких и поэтичных в «Летописи
моей музыкальной жизни». «Наступила весна. Пора было искать
дачу… Я поехал смотреть Стелёво (имение в 30-и вёрстах за
Лугой, в полутораста вёрстах от Петербурга). Дом был хоть и
старый, но удобный; прекрасный, большой тенистый сад с
фруктовыми деревьями и настоящая деревенская глушь… Я нанял
дачу, и мы переехали туда 18 мая…

…С первого дня водворения в Стелёве я принялся за
«Снегурочку». Я сочинял каждый день и целый день и в тоже
время успевал много гулять с женой, помогал ей варить варенье,
искать грибы и т. д. Но музыкальные мысли и их обработка
преследовали меня неотступно. Сочинение и записывание сочинённого
пошли очень быстро…

Весь набросок оперы закончен 12 августа… Ни одно
сочинение не давалось мне до сих пор с такой лёгкостью и
скоростью, как ”Снегурочка“».

Быстро, как видно из рукописей двигалась и оркестровка,
выполненная осенью и зимой, в обычных условиях крайней
загруженности педагогической и другой работой. В «Снегурочке» он
впервые показал, какие необыкновенные блестящие и сверкающие или
таинственно-волшебные звучности могут быть извлечены из скромного
театрального оркестра.

Два мира живут в произведениях Островского и
Римского-Корсакова: мир русской природы и мир берендеев. Живут в
согласии, ничем не нарушаемым, пока не родилась и Весны-Красны
и Деда Мороза дочка Снегурочка, пока не пришла из леса в
слободку «за песнями» и без умысла, сама холодная, как снег,
вызвала там смуту своей красотой; но сжалилась над ней мать
Весна-Красна, на радость и на горе подарила ей дар любви и
при первых лучах летнего солнца Снегурочка растаяла. Немудрёная
сказка, но, как в деревянной матрёшке, в ней можно открывать
всё новые и новые образы - смыслы, таящиеся под общей
расписной оболочкой.

«делая общий разбор музыки „Снегурочки“, - писал
композитор, - следует сказать, что в этой опере я в
значительной степени пользовался народными мелодиями, заимствуя их
преимущественно из моего сборника… Сверх того, многие мелкие
мотивы или попевки, составные части более или менее длинных
мелодий, несомненно, черпались мною из подобных же мелких
попевок в различных народных мелодиях…» Вся музыкальная ткань
оперы народна. Всё это предстало неузнаваемым в московской
постановке 1885 года. Ещё раньше для представления пьесы
Островского в домашнем спектакле Саввы Ивановича Мамонтова была
снаряжена хозяином целая экспедиция в деревни Тульской губернии
для выбора и закупки у крестьян панев и сарафанов, кичек и
гречневиков на головы, лаптей и котов на ноги, расшитых
красивым узором домотканых рубах, зипунов и кафтанов. Пошли в
ход и эскизы декораций, жизненно и правдиво написанных уже
входившим в славу Виктором Михайловичем Васнецовым.

Безвременье.

«Кончая ”Снегурочку“, я почувствовал себя созревшим
музыкантом и оперным композитором, ставшим окончательно на ноги»,
- отметил Николай Андреевич в своих воспоминаниях. Однако
ближайшие годы, до самой весны 1889 года, не принесли ни одной
оперы и даже ни одного оперного замысла. Да и в иных
областях было написано до лета 1887 года совсем немного.

Между тем с 1883 года, когда Балакирев принял на себя
заведование Придворной певческой капеллой, а Николай Андреевич
стал его помощником и правой рукой, работа приводила их к
постоянному тесному соприкосновению. Уже через короткое время оно
стало тяжёлым и даже мучительным для обоих. Балакирев старался
сдерживаться, тем более что тысячу раз убеждался в обширных
знаниях, высокой добросовестности и педагогическом опыте своего
помощника, но раздражение прорывалось по мелочам, и чем далее,
тем чаще. Николай Андреевич раздваивался между сохранившимся с
юных лет восторженным уважением к действительно выдающемуся
музыканту и глухой, всё сильнее накипавшей в нём обидой на
несправедливость, чёрствость своего начальника, на его самодурство
и желчность. Так шла к концу дружба, безоблачно начавшаяся в
1861 году. В 1891 году по случайному, в сущности, поводу
тридцатилетней дружбу пришёл конец. Времени же Капелла брала
много, и заботы о ней понемногу превращались для Корсакова в
тяжёлую обузу.





«Мне кажется что меня зовут Модестом Петровичем».

В шестилетие 1881-1886 годов Римский-Корсаков создал только одно
значительное произведение - Концерт для фортепиано с оркестром.
16 марта 1881 года после тяжёлой болезни умер Мусоргский. После
его смерти весь его архив был передан Николаю Андреевичу.
Среди рукописей обнаружилось много неоконченного и просто
неизданного - настоящие сокровища.

Однако сочинения Мусоргского требовали большой дополнительной
работы. Надо было дописать эпизоды и целые части «Хованщины» и
«Сорочинчкой ярмарки» – двух опер. Над которыми композитор в
последние годы работал одновременно, не приведя в порядок и не
завершив ни одной.

Уже 4 апреля 1881 года, меньше чем через месяц после кончины
Мусоргского. Корсаков пишет:«Все сочинения я уже пересмотрел.
„Хованщину“ можно было бы инструментовать, предварительно очистив,
но боже, что за сюжет. Никакой логико и связи; местами вовсе
не сценично… Ужасно подумать, как это Модест Петрович загубил
свой огромный талант… „Сорочинскую ярмарку“ взял к себе Анатолий
Константинович Лядов». Но ещё в течении двух лет длилась
работа над сочинениями покойного друга.

«Вообще Мусоргский и Мусоргский; мне кажется, что меня даже
зовут Модестом Петровичем, а не Николаем Андреевичем, и что я
сочинил „Хованщину“, и, пожалуй, „Бориса“. А относительно
„Хованщины“ тут есть и доля правды», - писал со столь
характерным для него подтруниванием над самим собой Корсаков
своему московскому другу.

Два шедевра.

Ещё одну тяжёлую утрату понесла русская культура: 15 Февраля
1887 года скоропостижно, в кругу молодёжи и друзей, умер
Александр Порфирьевич Бородин. И снова надежды обратились к
Корсакову. Бородин ушёл, не доведя до конца оперу «Князь Игорь»
по замечательному литературному памятнику Древней Руси «Слову о
полку Игореве». Летом 1887 года, среди той работы, шедшей, в
отличие от основательного редактирования сочинения Мусоргского,
легко и быстро, возникла самостоятельная оркестровая пьеса. Это
было «Испанское каприччио» - одно из самых блистательных
произведений для оркестра, стоящее по увлекательности и красоте
наряду с испанскими увертюрами Глинки. Первая мысль о написании
пьесы на испанские темы появилась в конце 1886 года или в
самом начале 1887 года, но тогда композитор отнёсся к своему
замыслу без увлечения. Но «Каприччио» стало с годами любимой
пьесой публики и оркестрантов - такими яркими красками расцвели
в оркестре народные темы, так интересны и выигрышны были для
исполнителей партии почти каждого инструмента.

Не следует удивляться внезапному обращению композитора к чужому,
но не чужому для него музыкальному миру. После «Снегурочки»,
давшей в своём роде образцовое претворение русской музыкальной
стихии, после «Хованщины» и оркестровой фантазии «Ночь на Лысой
горе» Мусоргского более чем естественно было ощутить временную
исчерпанность этого источника. Подлинным стала вдохновлённая
сюжетами арабских сказок «Тысяча и одна ночь» оркестровая
сюита «Шехерезада». Все четыре части сюиты включают в себя
музыкальный образ самой Шехерезады, рассказчицы сказок.

В то же лето 1888года было создано ещё одно оркестровое
сочинение: Увертюра «Светлый праздник», навеянная детскими
воспоминаниями о пасхальной заутрене в Тихвинском Большом
монастыре.

Значение трёх оркестровых пьес, написанных в 1887 и 1888 годах,
велико не только по их художественной высоте. Они завершают
собой целый этап творчества, в течении которого автор с
возрастающим, дошедшим до совершенства искусством скромным по
составу «глинкинским» оркестром. После них наступил решительный
поворот к новым задачам и новым оркестровым средствам.

Новые времена и новые заботы.

Новый способ оркестровки Римский-Корсаков попробовал применить в
опере-балете «Млада», над которой стал работать тогда же, в
1889 году. И действительно, лучшими эпизодами «Млады» оказались
массовая народная сцена второго действия - праздник Купалы и
всё третье действие - ночь на горе Триглав. Здесь громадный
оркестр оправдал себя вполне. Первое представление состоялось на
сцене Мариинского театра только 20 октября 1892 года. Сам
Балакирев, к этому времени находившийся с Римским-Корсаковым во
холодно-враждебных отношениях, назвал музыку появления Египетского
зала и последующую сцену «просто гениальной». Несмотря на успех
премьеры, «Млада» в репертуаре не удержалась.

Начало 1890-х годов было для Римского=Корсакова во многих
отношениях небывало тияжёлым. Оно принесло ему семейные горести
- смерть матери, тяжёлую болезнь жены и среднего сына Андрея,
смерть самого младшего - Славчика и меньшой дочери Машеньки.
Эти беды, глубоко пережитые Николаем Андреевичем, совпали с
трудно давшимся ему разрывом отношений между ним и Балакиревым,
с временным, как оказалось, охлаждением отношений с Глазуновым и
Лядовым.

Каждый человек болеет по-своему. Римский-Корсаков и в пору
своего душевного кризиса сохранил и даже ещё ярче ощутил
пожирающую жажду познания. Но композитор возвращается к музыке,
возвращается обогащённый пережитым и передуманным.

Издавна его тянуло к опере на сюжет гоголевской повести «Ночь
перед Рождеством» из того же сборника «Вечера на хуторе близ
Диканьки». Новая опера содержала несколько прекрасных музыкальных
эпизодов, начиная с увертюры, создавшей у слушателя почти
физическое ощущение декабрьской ночи. На сцене Мариинского театра
«Ночь перед Рождеством» показали 28 ноября 1895 года. Но
петербургские рецензеты за редким исключением встретили оперу не
просто холодно, но с нескрываемой враждебностью.

Летом 1889 года в организованных Беляевым и руководимых
Корсаковым Русских симфонических оркестровых концертах в Париже
французский музыкальный мир открыл для себя творчество «Могучей
кучки». «Сбор был полный и успех большой, - отмечает в своих
воспоминаниях Николай Андреевич. -…На концерты съехались музыканты
из других городов… Бельгийцы расстались со мною дружески».

Мамонтовская опера.

В жизни Николая Андреевича началась новая эпоха. Она не была
безоблачна - отнюдь! Композитор испытывал высокий творческий
подъём, почти без спадов. Немалую роль тут сыграла его любовь
к Русской частной опере. Дважды Мамонтов вывозил свою труппу в
Петербург, и каждый раз это было крупным музыкальным событием.
Сиьнейшее впечатление производило исполнение Шаляпиным партии
Ивана Грозного в «Псковитянке». Горячо был принят неведомый до
того столичному зрителю и отвергнутый императорской сценой
«Садко».

На первой неделе мамонтовских гастролей из пяти дней показов
спектаклей, четыре были произведениями Николая Андреевича, который
в то время «ночевал в Опере, даже консерваторию забросил…»

Ближайшей премьерой Корсакова в Русской частной опере была опера
«Моцарт и Сальери», показанная 25 октября 1898 года. «Моцарт и
Сальери» сложился у композитора ещё летом 1897 года в пору
небывалого у него увлечения вокальным творчеством. За весенние и
летние месяцы им было написано более сорока романсов. «Я так
давно не сочинял романсов, - вспоминал композитор. - Обратившись
к стихотворениям Алексея Толстого, я написал четыре романса, и
почувствовал, что сочиняю их иначе, чем прежде».

«Царская невеста».

После 1897 года Римский-Корсаков пишет «Царскую невесту». Два
женских образа создают неповторимую атмосферу оперы, два
предельно контрастных женских образа: Любаша и Марфа. Недаром
«Царская невеста» написана вслед 1897 годом, после решительного
поворота композитора к широкой мелодии и к тому, что он сам
назвал «истинной вокальной музыкой». Первая постановка оперы
состоялась 22 октября 1899 года, и её успех превзошёл даже
триумф «Садко». К этому времени И. С. Мамонтов уже перестал
быть хозяином Русской частной оперы. Россия лишилась энергичного
и инициативного, талантливейшего деятеля.

Успех «Царской невесты» значительно укрепил положение Товарищества
русской частной оперы, возникшего на основе мамонтовской труппы
и оставшегося после банкротства Мамонтова без средств.

«Сказка о царе Салтане».

Николай Андреевич принадлежал к числу тех композиторов, для
которых имеет силу закон «творческого маятника». После
исторической трагедии «Царская невеста», на следующее же лето
была написана «Сказка о царе Салтане» - весёлая
опера-небывальщина в духе занимательного ярмарочного представления.

Римский-Корсаков, чьё искусство звукописи уже давно было известно
и признано даже самой недоброжелательной критикой, превзошёл
здесь, кажется, самого себя.

Опера «Сказка о царе Салтане», как ранее и другие оперы, была
поставлена в Москве, в Русской частной опере. Ставил «Салтана»
известный режиссёр М. В. Лентовский, знавший и ценивший народное
зрелищное представление и особенно заботившийся о живости и
яркости массовых сцен, что в опере было вполне уместно.

В 1889 году, когда была написана эта опера, Россия, или,
вернее, читающая Россия, потому что значительная часть населения
ещё не знала Пушкина, справляла столетие со дня рождения своего
величайшего поэта и мыслителя. На юбилей Римский-Корсаков
откликнулся ещё одним произведением - кантатой для двух
солистов, мужского хора и оркестра «Песнь о вещем Олеге», прямо
посвящённой памяти А. С. Пушкина.

Ученики и учитель.

Не полное знание, но ясное понятие - такова, пожалуй, ближайшая
цель преподавания теоретических предметов вообще. Ясное понятие
в сочетании с необходимыми практическими навыками - вот вывод,
к которому пришёл Римский-Корсаков в ходе многолетнего
педагогического опыта.

Ещё в 1883/84 году Римский-Корсаков задумал подготовить пособие
по гармонии для учащихся консерватории и Певческой капеллы.
Принятый тогда учебник, написанный Чайковским и ставший первым
русским учебником по этому предмету, не удовлетворял Корсакова.
Он сам основательно использовал его во время своего
самообучения, оценил его ясность и логичность и всё же
стремился к более обстоятельному и более приспособленному к
нуждам ученика изложению необходимых элементов гармонии. Опираясь
на свой опыт, на очень ценимый им опыт Лядова, использовав
некоторые советы и замечания Чайковского, Римский-Корсаков смог
уже к 1886 году выпустить первое печатное издание «Практического
учебника гармонии».

Заниматься в классе композиции у Римского-Корсакова было и
трудно и крайне интересно. Постепенно ведя учеников от более
простого к сложному, Римский-Корсаков не придерживался шаблона и
всегда был готов отступить от общего порядка для того, чтобы
оживить интерес или увлечь ученика привлекательным для него
заданием. С некоторыми у него возникала дружба, нередко тесная
и глубокая.

За тридцать семь лет преподавания в Петербургской консерватории
через класс Римского-Корсакова прошло более двухсот тридцати
музыкантов. Среди них были многие в будущем известные русские и
иностранные композиторы.

«Кащей бессмертный».

Три новые оперы Римского-Корсакова появились на русской сцене в
ближайшие же четыре года после «Царя Салтана», и все они
несколько на неё не похожи и не сходны друг с другом. Это
были посвящённая памяти Л. А. Мея «Сервилия», одноактная
«осенняя сказочка» «Кащей бессмертный» и посвящённая памяти
Фридерика Шопена опера «Пан воевода».

«Кащей» был написан в 1901-1902 годах в основном в нанятом на
лето имении Крапачуха близ станции Окуловка Николаевской железной
дороги.

«Материал прилез в голову как-то сразу весь», - с некоторым
удивлением и тайной радостью сообщил он в письме Глазунову. А
в другом уже с нескрываемым торжеством писал: «Милый Ястребцев,
ещё есть новые гармонии на свете».

Постановка состоялась 12 декабря 1902 года в Товариществе
русской частной оперы, и это была последняя корсаковская
премьера у артистов мамонтовской труппы.

Прослушав эту оперу в театре, Надежда Николаевна, прохладно
относившаяся к «Царской невесте», «Салтану» и «Сервилии»,
окончательно утвердилась в мысли, что «Кащей» - одна из лучших
опер Римского-Корсакова: «Музыка оригинальна, нова, выразительна,
красива…замечательна цельность произведения, в целом получается
очень сильное впечатление… Здесь многие музыканты в восторге».

Поставленная в самый канун февральской революции, 25 января 1917
года, опера Римского-Корсакова стала как бы прямым откликом на
близившиеся, а потом и совершившиеся исторические события.

Художник и революция.

В 1905 году в разгар драматических событий первой русской
революции в ряд с К. А. Тимирязевым и В. И. Вернадским, В.
А. Серовым, В. Г. Короленко и Максимом Горьким, открыто
выступившим против самодержавия, встал и Николай Андреевич
Римский-Корсаков. Людям, мало знавшим или вовсе не знавшим его,
казалось удивительным, что далёкий от политики, с головою
ушедший в творчество и преподавание композитор неожиданно проявил
яркий гражданский темперамент.

Николай Андреевич не был революционером, об этом и спора нет.
Но революцию делают не одни революционеры. Пока они одни, они
её готовят и к ней готовятся. Революция начинается, когда в
движение приходят массы.

Как и многие, Николай Андреевич был потрясён «кровавым
воскресеньем». Настолько потрясён, что просил не говорить с ним
о происшедшем. Зная сдержанность и самодисциплину Корсакова,
можно только подозревать, какая буря гнева и негодования кипела
в нём. Это переживание вылилось в действие только в начале
февраля, когда Римский-Корсаков открыто присоединил свою подпись
к опубликованному 3 февраля постановлению московских композиторов
и музыкантов. Особенно выделились энергией и силой выражения
слова: «…когда по рукам и ногам связана жизнь - не может быть
свободно и искусство… Когда в стране нет ни свободы мысли и
совести, ни свободы мысли и печати, когда всем творческим
начинаниям ставятся преграды, - чахнет художественное творчество.
Горькой насмешкой тогда звучит звание свободного художника,
официальное звание, присваивавшееся лицам, успешно кончившим
консерваторию. Мы - не свободные художники, а такие же
бесправные жертвы современных ненормальных общественно-правовых
условий, как и остальные русские граждане, и выход из этих
условий, по нашему убеждению, только один: Россия должна,
наконец, вступить на путь коренных реформ».

Десятого февраля 1905 года сходка учащихся Петербургской
консерватории «постановила: присоединиться к постановленной
московскими художниками и музыкантами резолюции, подкрепив свой
протест забастовкой». Революция вошла в стены консерватории.
«Обидно было ба, если бы совершенно сгладились и теперь уже
полузабытые воспоминания об этой поре, со всеми её тяжёлыми и
необыкновенно прекрасными проявлениями, - писал в 1944 году М.
Ф. Гнесин в статье «Римский-Корсаков в общении с учениками». -
На фоне этих событий вылита фигура Римского-Корсакова; живое
чувство реальности, зоркий ум и искреннее сочувствие
освободительному движению вывели великого композитора из лагеря
чиновной профессуры, сплотили около него передовую молодёжь и,
можно сказать, против всякого его желания сделали его центром
консерваторских событий… В действительности приостановка в
занятиях была ба очень тяжеля Римскому-Корсакову, и он об этом
говорил. «Но если это есть проявление того движения, которому я
крайне сочувствую», - сказал он в одной из бесед с
представителями студенческой сходки и вместо окончания фразы
перешёл прямо к действиям; он присоединил свою подпись к
письменному постановлению сходки, заключавшему требование
временного закрытия консерватории в знак протеста против действий
правительства 9 января 1905 года. Поддержка освободительного
движения со стороны такого авторитетного лица, как
Римский-Корсаков, конечно, окрыляла молодёжь. С точки зрения
власти его роль становилась действительно опасной!»

В это время концерты Музыкального общества в Петербурге, где
запрещено играть сочинения опального композитора, оказываются под
бойкотом и перестают собирать слушателей, а в Москве каждое
исполнение его произведений вызывает нескончаемые овации. Но
высшей точкой торжества опального художника становится исполнение
его ещё не шедшей в Петербурге оперы «Кащей бессмертный»
силами бастующих учащихся под управлением Глазунова. Помещение
безвозмездно предоставила в своём театре великая артистка Вера
Фёдоровна Комиссаржевская, дочь известного в своё время оперного
певца. Настало 27 марта. Спектакль состоялся в воскресенье,
днём. Театр был переполнен. Потух свет. В глубоком низком
регистре фаготов и контрабасов прозвучала томительно извивающаяся
тема Кащея. Началось постоянное изумляющее слушателя чудо живой
музыки. И нежное причитанье Царевны Ненаглядной Красы, этого
полевого цветка, вянущего в Кащеевом царстве, и причудливые
созвучия волшебного зеркальца, внезапно показавшего царевне её
жениха Ивана Королевича в опасной близости к злой красавице, и
ледяной пляс метели - одно из самых поразительных созданий
композиторской фантазии Римского-Корсакова, и стремительный,
вихреобразный полёт выпущенного Кащеем из подвала Бури-Богатыря,
вместе с которым слушатели на крыльях музыки уносятся в
тридесятое царство, в заколдованные сады Кащеевны, - всё
сливалось в безостановочный поток звуковых образов.

Грозное очарование оттачивающей свой меч Кащеевны, её истомно -
вкрадчивая и одновременно воинственная тема, убаюкивающий лепет
волн прибоя, душное благоухание белены и мака, струящееся в
музыке, мгновенно обольщающее нехитрый разум и верное сердце
Ивана Королевича, наконец, минутное роковое колебание Кащеевны,
впервые пожалевшей того, кого убивает, и спасительное вторжение
в застойно – пряную атмосферу тридесятого царства отрезвляющей
струи свежего воздуха, принесённого полётом Бури-Богатыря, -
словом, то, что составило вторую картину оперы, ещё полнее,
хотя бы в силу большей привычности и энергичного контраста к
первой, зачаровывало слушателей. И третья картина. Злую
колыбельную - проклятие поёт царевна дремлющему «бессмертному
лежебоке» Кащею. Вот и пришёл конец его бессмертию. Бурный
ветер принёс Ивана Королевича к заждавшейся невесте. Следом -
Кащеевна. Её поражает светлая любовь воссоединившихся, ещё более
поражает внезапная жалость к ней царевны, целующей свою
несчастливую соперницу. Пала на землю заговорённая слеза,
хранящая Кащееву смерть, и пришёл конец его злому царству.
Зазеленела, расцветилась цветами узнавшая, наконец, весну природа.
«На волю! На волю! Вам буря ворота раскрыла», - радостно
провозглашает Буря-Богатырь. Гремит за кулисами хор недавних
пленников Кащея. Скрылась Кащеевна, на её месте поднялась
раскидистая плакучая ива. «О красное солнце, свобода, весна и
любовь!» - поют царевна и её жених. Конец.

Гром аплодисментов. Море аплодисментов. Океан аплодисментов.
Поднимается занавес. На сцену выходит окружённый артистами,
устроителями, студентами Римский-Корсаков. Зал неистовствует. На
сцену поднимаются депутации со знаменами - от союза металлистов,
от текстильщиков, от союза мастеров и техников, от конторских
служащих. Дождь цветов. Венки «Борцу», «Великому художнику и
гражданину», «От учеников», телеграммы от Лядова, Репина и ещё,
ещё… Взволнованная речь В. В, Стасова, пламенная речь А. Н.
Дроздова от учащихся, адреса делегаций… Но тут чествование
прерывается: рукопашная схватка студентов с городовыми, невидимо
происходящая за кулисами, окончилась победой городовых. Опущенный
полицией железный занавес, падая, чуть не придавил Николая
Андреевича, успевшего, однако, спрыгнуть в оркестр.

«Римский-Корсаков, - писал Ястребцев, - удостоился таких оваций,
каких, по всей вероятности, не удостаивался никто, нигде и
никогда».

В декабре состоялось возвращение многих композиторов в
консерваторию.

«Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии».

Написанный в 1903 – 1905 годах «Китеж» теснейшим образом связан
с ранее созданными операми Римского-Корсакова. С одними сближают
его глубина и необычная для оперы значительность темы. Ведь
речь в ней идёт об одном из самых трагических моментов в
истории русского народа - татарском нашествии тринадцатого века
и об одном из самых фундаментальных вопросов жизни - истинности
или мнимости добра. С другими операми «Китеж» связывает
эпическая широта и монументальность. С третьими - прямое
музыкальное родство. Так, в потрясающей сцене татарского набега
на мирный, врасплох захваченный город узнаются отзвуки полного
отчаяния хора псковичей, ожидающих въезда царя Ивана. Так в
мелодии полубезумного, истерзанного нечистой совестью Гришки
Кутерьмы доведена до предельной тревоги, до крайней остроты
когда–то плавная, раздольная тема ариозо Садко, оставшегося
один-одинёшенек на океанском просторе. Так тема китежского звона,
проходящего через многие вершинные эпизоды оперы, свободно
меняют свою окраску от мрачной «набатной» до светлой и
величавой, обнаруживает органическую близость к изящной, почти
игрушечной теме города Леденца в «Сказке о царе Салтане». И
вместе с тем «Сказание о невидимом граде» занимает совершенно
исключительное, единственное в своём роде место не только среди
опер своего автора, но и среди сценических созданий Глинки,
Мусоргского, Бородина, Танеева, да и всей оперной музыки вообще.

Опера была поставлена в Мариинском театре 7 февраля 1907 года.
Дирижировал Ф. М. Блуменфельд, декорации писались по эскизам К.
А. Коровина и А. М. Васнецова, ключа к музыке «Китежа» не
нашедших. С громадной силой проникновения в образ Кутерьмы
воплотил его И. В. Ершов.

Пятнадцатого февраля 1908 года «Сказание» показал Большой театр.
Несмотря на превосходное музыкальное руководство В. И. Сука и
уже давно укоренившуюся у москвичей любовь к музыке
Римского-Корсакова, успеха не было и здесь. Опера казалась
длинной, скучной, лишённой действия. Неудовлетворительна была и
постановка. В сущности никто не знал как ставить «неоперную
оперу», с длительными разговорами и длительным пребыванием музыки
в одном и том же, как думалось многим, устойчивом настроении.

Сам Римский-Корсаков видел в своей опере сочинение, завершающее
его творческий путь, своего рода итог его музыкальной жизни.
Одно время он даже думал не давать «Сказания» театрам и
оставить его произведением, имеющим быть исполненным после смерти
автора.

«Золотой петушок» - последняя опера Римского-Корсакова.

«Сказание» не стало завершающим произведением композитора. Правда,
ещё летом 1906 года он писал С. Н. Кругликову: «Что же
касается сочинения… то тут, кажется, пора поставить точку… Лучше
вовремя остановится, чем переживать падение… Мне кажется, я, да
и все мы, суть деятели конца девятнадцатого века и периода от
освобождения крестьян до падения самодержавия. Теперь же, с
переломом политической жизни на Руси или наступит новый период
расцвета, или, что вероятнее, период упадка искусства… Как
известно, в периоды упадка действуют и великие таланты, как
будто по инерции набравшиеся сил в период расцвета, но это уже
не наш брат - деятель 60-х, 70-х, 80-х и 90-х годов, это
даже не Глазунов, а некие другие молодые».

Но жизнь несёт всё новые и новые впечатления. В России после
достигнутой вершины начинает заметно понижаться уровень
общественной активности; как всегда, в полосы спада выдвигаются
вперёд обыватели, равнодушные ко всему мещане, певцы своей узды,
по слову поэта. В сердце Корсакова теснятся гнев о горечь,
требующие выхода в его прямое художественное дело - музыку.

В октябре 1906 года умер Стасов. С ним обрушился целый пласт
русской культуры, целый пласт жизни Николая Андреевича. На
венке, возложенном Римским-Корсаковым, значилось: «Лучшему другу»,
и это была правда истинная, сиявшая выше всех размолвок и
несхождений… А через несколько дней в записной книжке
композитора появилась новая нотная строка: резкий, механический и
при этом не трогательно поэтичный, как в «Снегурочке», а
вызывающий и колдовской петушиный крик: «Кири – ку – ку! Царствуй,
лёжа на боку!»

Несомненно одно: в «Золотом петушке» Римский-Корсаков сказал своё
последнее и самое веское слово о русском самодержавии, о
холопском недуге и о вспоенных им людишках, годных лишь на то,
чтобы с них вылепили смешные и страшные маски для ярмарочного
балагана.

Работу над партитурой «Золотого петушка» Корсаков закончил в
августе 1907 года. Весной этого года он прервал это сочинение
для поездки с Надеждой Николаевной в Париж. С. П. Дягилев
начинал там грандиозное предприятие: широкое ознакомление
французской публики с русской музыкой, русскими исполнителями, в
дальнейшем и с русскими декораторами… К этому времени Николай
Андреевич уже отказался от дирижирования, но на этот он сделал
исключение и самолично продирижировал сюитой из «Ночи перед
Рождеством», «Ночью на горе Триглав» и Вступлением к
«Снегурочке»; некоторые другие его произведения с обычным блеском
провёл Артур Никиш. Успех был велик, и как выяснилось позже,
прочен; уже в следующем году на парижской сцене появилась
«Снегурочка» и «Борис Годунов». Ужасно было, что ни Мусоргский,
ни Стасов до этого не дожили.

Парижские впечатления были, пожалуй, самым светлым, что принёс
Римскому-Корсакову последний год его жизни. Вскоре, после
завершения «Золотого петушка», в разгар уже утомительных для
него забот с корректурами и с переводом либретто оперы на
французский язык потянулась горькая цепь тревог, связанных со
всё более осложнявшейся возможностью, или вернее, с постепенно
выяснявшейся невозможностью постановки его на русской сцене.
Читать письма Николая Андреевича этих месяцев больно: кажется,
что присутствуешь при жестоком надругательстве над великим
художником, уже тяжело больным, уже стоящим на пороге гибели.
Проблески надежды сменяются новыми ударами. Опера не пойдёт в
Большом театре. Новое решение: не пойдёт и в Мариинском.
Последний удар: запрещена вообще к остановке. Это чудовищно.
Этого не было даже в 1905 году, когда его уволили из
консерватории.

После грозного приступа стенокардии в апреле, он переезжает в
Любенск под Лугой, впервые не в наёмный дом, а к себе.
Любенск куплен ещё в прошлом году. Здесь настигает его
последняя весть о запрещении оперы и последний сердечный
приступ. В ночь на 8 июня 1908 года, во время сильной грозы
навсегда остановилось сердце Николая Андреевича.

Наследники и душеприказчики.

Первый после смерти Римского-Корсакова 1909 год принёс два
важных события: весной Надежда Николаевна выпустила его
необыкновенно интересные воспоминания - «Летопись моей музыкальной
жизни», осенью в Москве пошёл «Золотой петушок».

В послереволюционные годы, не слишком отклоняясь от уже
устоявшихся традиций, многие оперы Римского-Корсакова с успехом
ставятся вновь или идут в прежних восстановлённых постановках на
сценах московских и, тогда ещё, ленинградских театров. Ещё в
1916 году в Москве вновь поставили «Китеж» в Большом театре с
И. В. Ершовым в партии Кутерьмы. Артист обогатил образ новыми
оттенками, показав не только забубенного, озлобленного насмешника
или обезумевшего от мук совести преступника, ужаснувшегося своего
чёрного дела и тем более способного вызвать у Февронии
сострадание. В 1926 году «Китеж» был вновь показан в Большом
театре.

С 1908 года и особенно 1944 года, когда в трудных условиях
Великой Отечественной войны страна отметила 100-летие со дня
рождения Римского-Корсакова, большие успехи сделаны в познании
его творчества. В том же 1944 году его имя было присвоено
Ленинградской консерватории и предпринято фундаментальное издание
Полного собрания сочинений композитора.

Великой силой своего огромного таланта умел Римский-Корсаков
выразить в своих творениях всё прекрасное, что окружает человека
в жизни: красоту и любовь, веру в торжество света и правды,
мечту о лучшем будущем, народную мудрость и силу народного
искусства, великолепие родной природы. Но гневным и обличительным
становилось перо художника, когда он хотел заклеймить
отрицательные стороны жизни - деспотизм, жестокость и
несправедливость, глупость и ханжество. Человеком гуманным и
кристально чистым, художником, безраздельно посвятившим музыке всю
свою жизнь, вошёл Николай Андреевич Римский-Корсаков в историю
русского искисства и навеки прославил его.

Музыкальные произведения Н. А. Римского-Корсакова.

Оперы

«Псковитянка», «Майская ночь», «Снегурочка», «Млада», «Ночь перед
Рождеством», «Садко», «Моцарт и Сальери», «Царская невеста»,
«Сказка о царе Салтане», «Сервилия», «Кащей бессмертный», «Пан
воевода», «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии»,
«Золотой петушок».

Симфонические сочинения

Симфония №1, «Увертюра на русские темы», «Фантазия на сербские
темы», «Антар» - сюита, симфония №3, «Сказка», симфониетта на
русские темы, «Испанское каприччио», «Светлый праздник»,
«Шехерезада» - сюита, «Картинки к «Сказке о царе Салтане»» -
сюита, прелюдия «Над могилой», «Дубинушка», «Здравница А. К.
Глазунову», «Неаполитанская песенка».

Вокально-симфонические сочинения

«Стих об Алексее божьем человеке», хор «Слава», «Из Гомера»,
«Свитезянка», «Стрекозы», «Песнь о вещем Олеге».

Вокальные ансамбли

«Горный ключ» и два дуэта: №1. «Пан», №2. «Песнь песней».

Романсы

«Щекою к щеке ты моей приложись», «Ель и пальма», «Из слёз
моих», «Колыбельная песня», «На холмах Грузии», «Пленившись
розой, соловей», «Еврейская песня», «Ночь», «Тайна» и многие
другие романсы.

Сочинены Римским-Корсаковым были и сочинения для инструменотов
соло с оркестром, камерные инструментальные ансамбли, хоры a
cappella, обработки народных песен в двух сборниках, а также
фортепианные пьесы.

Список использованной литературы.

И.Ф. Кунин, «Николай Андреевич Римский-Корсаков», Москва 1988год.

«Летопись моей музыкальной жизни», том 1, Москва 1955 год.

В.В. Стасов, «Статьи о Римском-Корсакове», Москва 1953 год.

А.А. Соловцов, «Жизнь и творчество Н.А. Римского-Корсакова»,
Москва 1960 год.