Баженов Василий �ванович (RTF)

1



ВСТУПЛЕНИЕ



БАЖЕНОВ Василий Иванович (1737 или 17381799), русский архитектор,
график, теоретик архитектуры. Представитель классицизма. Был живописцем
в «архитектурной команде» Д. В. Ухтомского; учился в Московском
университете (с 1755), в Петербурге у С. И. Чевакинского (с 1756), а с
1758 в AX у А. Ф. Кокоринова и Ж. Б. М. Валлен-Деламота в парижской АХ
(176062): в 1762-64 посетил Италию. В 1799 вице-президент петербургской
АХ. Баженов создал ряд проектов, в которых постройка мыслится как
объемно-пространственная композиция, связанная с окружающим ландшафтом и
активно организующая горную среду. Широтой градостроительного замысла
отмечен его проект дворца для Московского Кремля (176775) с
одновременной реконструкцией всего ансамбля и Красной площади. Кремль
превращался в грандиозный обществ, центр с главной овальной площадью, к
которой сходились основные радиальные улицы Москвы. Связь Кремля с
городской застройкой усиливалась выносом главного фасада дворца (заложен
в 1773) на линию кремлёвских стен. Вместе с тем здание дворца с мощным
рустов, цоколем и торжественной высокой колоннадой скрыло бы за собой
постройки Соборной площади, что нарушило бы традиционный облик Кремля. В
1775 воплощение проекта было прервано из-за нежелания Екатерины II
возвеличивать Москву. Частично свои градостроительные идеи Баженову
удалось осуществить в доме Пашкова в Москве (ныне старое здание
Библиотеки СССР имени В.И.Ленина, 178486). Баженов переработал
традиционную схему застройки усадьбы, поставив в один ряд на краю холма,
противоположного Кремлю, центральное здание, увенчанное бельведером, и
связанные с ним флигели, что придало застройке гордый облик. Вместо
курдонёра создан сад. Дом Пашкова определил масштаб трёх улиц, на
которые выходят его фасады. В архитектуре здания богатство пластичной
разработки фасадов сочетается с логически продуманной соразмерностью
всех его частей. Мастерское использование фактуры материалов придаёт
фасадам здания живописность. Те же черты присущи другим московским
постройкам Баженова (дом Долгова на 1-й Мещанской ул., ныне проспект
Мира, 1770; колокольня и трапезная церкви Всех скорбящих на ул. Б.
Ордынка и дом Юшкова на Мясницкой ул., ныне ул. Кирова, 1780-е гг.). В
архитектуре увеселительных строений на Ходынском поле в Москве (177475;
известны по рисункам М. Ф. Казакова), ансамбль в Царицыне (177585),
усадебной церкви в Быкове (178289) под Москвой фантастически
переработанные элементы древнерусского и готического зодчества
своеобразно сочетаются с ордерными пропорциями. В планировке Царицына
учтен рельеф местности: здания живописно расположены на разных уровнях.
Белокаменный псевдоготический декор придаёт им нарядность, сочетание
сложных по конфигурации помещений создаёт неожиданные контрастные

эффекты при переходе из одного помещения в другое. Постройки в Царицыне
достраивались М.Ф.Казаковым, но остались незавершёнными. Баженов был
создан также проект Михайловского замка в Петербурге (179296; построен в
17971800 архитекторами В. Ф. Бренной и Е. Т. Соколовым). Среди
многочисленных графических работ Баженова панорама Царицына (тушь,
гуашь, перо, кисть, 1776)

















Мы привыкли рядом с именем Василия Ивановича Баженова ставить эпитет
великий, хотя архитектурное наследие Баженова, если оценивать его лишь
по построенным зданиям, не столь уж велико и обширно. Правда, среди них
такой шедевр, как дом Пашкова в Москве.

Скажем уверенно: величие Баженова не только в том, что он успел
построить, но и в тех проектах и идеях, которым не суждено было
совершиться, которые не воплотились в камне. Разве созданный зодчим
проект Кремлевского дворца не есть творение великого мастера? Разве
дворец этот не вошёл в историю отечественной культуры как одно из
великих достижений архитектурной мысли, не стал уроком мастерства и
творческой смелости многих поколений русских зодчих?

Да, судьба Василия Баженова трагична: оба его грандиозных замысла
Кремлевский дворец и ансамбль в Царицыне не только не осуществились, но
были преданы высочайшей анафеме. Злым гением для архитектора стала
Екатерина II, по приказу которой прекратилось строительство дворца в
Кремле и были разрушены царицынские постройки. Двадцать лет жизни отдал
им Баженов...

Многое из того, что построит архитектор, подверглось в последствии
переделкам, дошло до нас в искаженном виде. И это тоже сказалось на
позднейших оценках баженовского наследия. К тому же, поныне оспаривается
принадлежность части построек архитектору.

Все это создало вокруг его имени атмосферу противоречивых мнений: одни
специалисты некритически приписывали архитектору то, что он, может быть,
и не строил, другие, напротив, пытались обеднить его наследие. Многие
гипотезы, однако, трудно доказуемы из-за бедности или полного отсутствия
документальных свидетельств. Прибавим к этому, что некоторые факты
биографии Василия Баженова до сих пор вызывают споры. Так, доподлинно не
известно, в каком именно году 1737 или 1738-м он родился. Не
установлено также, где находится село Глазово, в котором Баженов, по его
завещанию, был похоронен. Естественно поэтому, что перед каждым автором,
пишущем о жизни и творчестве великого архитектора, неизбежно встаёт
вопрос, какой точки зрения придерживаться в той или иной спорной
ситуации, идет ли речь о строительной деятельности мастера или событиях
его личной жизни.

В университетской гимназии Василий Баженов, прежде всего, приступил к
изучению иностранных языков и очень быстро добился заметных успехов,
особенно во французском. Впервые познакомился он здесь с трудами
Ломоносова. Не оставлял юноша и занятий искусством, они всячески
поощрялись. При университете вскоре были организованы художественные
классы. Слушатели их занимались архитектурой, живописью, скульптурой.
Это определило всю дальнейшую судьбу Баженова.

В счастливый час родился Василий Баженов. Его вновь заметили, он всё
яснее осознаёт, что талант его нужен отечеству. «Взят в университет, --
пишет Баженов в ”Автобиографии”,-- а оттуда вскоре его ревосходительство
Иван Иванович Шувалов проведалпро меня, взял Санкт-Петербург.”

Василий Баженов, как никто из его современников, знал и любил старое
русское зодчество, понимал его пластические законы. Он безукоризненно
владел чертёжным ремеслом, мог артистически построить любой сложности
перспективу, прекрасно рисовал и гравировал, делал отменные модели. Он
уже в свои двадцать три года был истинным архитектором. Но как ни велика
была его слава, встреча с Петербургской Академией художеств не сулила
больших удач. Всё-таки он из шуваловской кагорты, разночинец и,
несмотря на блестящие знание французского и итальянского, предпочитает
изъяснятся по-русски. Но Баженов обладатель дипломов лучших иностранных
академий, от него нельзя отмахнуться, его нельзя не заметить.

Василий Баженов, увенчанный лаврами европейской славы, восторженно
принятый на родине, имел все основания считать, что вслед за званием
академика его назначат профессором. Ведь профессорскую кафедру ему
предлагали еще в Риме. Пока же он оставался адъюнктом, и Академический
совет не спешил предложить ему место профессора.

Из объяснения с Александром Филипповичем Кокориновым Баженов понял, что
есть люди, которые не хотели бы видеть его профессором Академии.
Впрочем, формальных поводов для отказа у Академического совета не было.
Решили назначить Василию Баженову испытание, своего рода экзамен.

Кокоринов и Валлен-Деламот составили специально для Баженова «программ»
проектное задание сочинить проект увеселительному дому в окрестностях
Екатерингофа. По замыслу, это был небольшой императорский дворец, с
парком, каналами, зверинцем. В самой этой программе уже явственно
чувствуется сильное влияние классицизма с его требованиями
рациональности, вниманием к удобствам, к сдержанности в декоративном
оформлении.

Увеселительный дом, предложенный Баженову для проектирования, был
«величины посредственной, не более как 15 сажен длины и в 7 или 9
ширины, вышины по пропорциям, в 2,5 этажа». При доме предлагалось
построить два флигеля, конюшни, сараи, караульни. Особо в духе
требований классицизма оговариваются условия жизни во дворце и флигелях:
«...два небольшие апартамента с удобным расположением всего, что
спокойствие и нужда требуют, изыскивая всевозможнейшие средства для
спокойного, здорового и приятного пребывания», «к удовольствию
генерально всех и каждого».

К семи чертежам Баженов представил записку, в которой он не только
объясняет проект Екатерингофского дома, но и высказывает свои взгляды на
архитектуру и строительное дело.

Итак, увеселительный дом в Екатерингофе будет покоиться как бы на
«античных развалинах». Сказалось увлечение творчеством Пиранези,
впечатление от недавних прогулок в окрестностях Рима. Конечно, образы
Вечного города, перенесенные на топкую, болотистую землю Петербурга,
выглядели романтически наивно, но классическая древность казалась
архитекторам того времени высшей добродетелью, единственной и вечной
истиной искусства, Баженов, сын своей эпохи, творил и мыслил в полном
согласии с ее эстетическими идеалами.

«Предписанную мне сему дому четырехугольную фигуру,писал Василий
Иванович в объяснительной записке, переменил я на круглую, изображающую
изнутри андреевский орден, потому что оный [дом] имеет быть обиталищем
ее Императорского величества». Баженов не случайно меняет план зданияиз
четырехугольника в изысканный овал: проявилась его любовь к круглым
фигурам, которые навсегда остались частью его архитектурного мышления.

Зодчий опирается на новые каноны классицизма, в основном палладианские.
«Пропорции сему дому я дал Палладиева вкуса, кой в строении
увеселительных домов более других я почитаю». Баженов прямо говорит, что
отошел от заданной программы, следуя собственным вкусам и
представлениям: «...во многих же местах пропорции данные мною по моему
усмотрению».

Прекрасный рисовальщик и живописец, Василий Баженов немало внимания
уделил в своем проекте монументальному искусству, выбрав места для
барельефов, статуй, детально разработав их сюжеты. Синтез искусств был
необычайно органичным в его творчестве, потому что зодчего в нем
дополнял художник. Колонны запроектированного амфитеатра украшались
гербами русских городов, четыре дворцовых портика Славами, летящими «в
четыре части света» на крылатых конях они символизировали славные дела
Российского государства, его победы и силу. На «круглых островках» перед
дворцом должны были стоять статуи Геркулеса и Дианы и «амфитеатр
древнеримского вкуса для травления диких зверей». И вновьантичные
мотивы, римские воспоминания.

Украшая здания дворцового ансамбля, Василий Баженов не забывал и о
практической пользе, о таких деталях, которые показывают в нем опытного
практика-строителя. Учитывая, что местность была болотистой, архитектор
предусматривает специальную систему для предохранения зданий, садов и
парков от сырости. Он считает, что «должно поднять землю везде, где
строение будет...», что сырое место «каналами же осушить его скорее
можно и истребить столь вредную для жилья гнилость». Предусматривает он
и меры против наводнения.

Во всех отношениях проект увеселительного дома Василию Баженову удался.
И фантазию художника, и трезвость строителя, и вкус, и эрудицию, и
умение использовать ландшафт все проявил зодчий. «Программ», заданный
Кокориновым и Деламотом, был выполнен блестяще. Совет Академии,
рассмотрев «прожект с рисунками и изъяснением», одобрил его и, как
следовало ожидать... отправил в архив. Так первое архитектурное
сочинение Василия Ивановича Баженова, не увидев света, осталось лишь
замыслом, лишь творческим порывом, которому не суждено было
осуществиться в камне. И это стало печальным предзнаменованием его
творческой судьбы: лучшие труды архитектора не воплотились, чертежи
рассеялись или на десятилетия осели в архивах, идеи остались втуне или
использованы были другими.

Напрасно ждал Баженов, что за проект Екатерингофского дворца ему хотя
бы дадут обещанную профессорскую кафедру. И кафедры не дали,значит, весь
экзамен, весь «программ» был лишь фикцией, обманом. Ему, европейски
известному мастеру, не дают места в Петербургской Академии!



СИМФОНИЯ ПЛОЩАДЕЙ



Василий Баженов подводил горькие итоги первых лет жизни после
возвращения на родину: места в Академии не получил, Екатерингофский
дворец не построен, проект Смольного института, судя по всему, отвергнут
навсегда.

Ему предстояла встреча с императрицей в новом Коломенском дворце.
Екатерина приняла архитектора в просторном кабинете с высокими окнами,
открытыми на Москву-реку. На столе, покрытом зеленым сукном, Баженов
развернул план Кремля с новыми зданиях коллегий и дворца. Детального
проекта у него еще не было, а лишь общие идеи о грандиозном дворце и
коллегиях. Получив удовлетворительный ответ он думал - «Неужели пришел
мой час и великое дело состоится? Скорее в Кремль! Нужно снова и снова
все обдумать». Его занимало одно поскорее приступить к работе над
проектом дворца, который все же решено было проектировать раньше
коллегий.

И когда на следующий день депутаты рано утром собрались в Грановитой
палате, Баженов отправился вдоль кремлевских стен, мысленно прикидывая,
где и как будет стоять дворец, очертания которого пока лишь неясно
виделись ему. Но день за днем все отчетливее представлял Баженов главное
творение своей жизни, без устали рисовал он дворцовые фасады, старался
вписать силуэт грандиозного здания в ансамбль древних кремлевских
построек, не без смущения видя, что некоторыми древностями Кремля
придется пожертвовать.

Вечерами после натурных осмотров и зарисовок. Василий Баженов рисовал,
чертил планы, писал адресованную императрице пояснительную записку к
проекту«Всеподданнейшие мнения о Кремлевской перестройке»

Наступил 1768 год. К тому времени Екатерина распорядилась о создании
специального ведомства Экспедиции кремлевского строения. Одновременно
ведено было без задержки подыскивать людей для архитекторской команды:
помощников, гезелей, сержантов и учеников.

Екатерине поправились «Всеподданнейшие мнения» и предварительные эскизы
Василия Баженова то, что он сам назвал «первой идеей архитектора».
Замысел этот сильно изменился впоследствии, когда Баженов вплотную
занялся проектированием дворцового ансамбля. При сравнении «первой идеи»
и конечного варианта видно, как настойчиво, смело искал зодчий решение,
как мучительно трудно было ему совместить свое грандиозное сооружение с
кремлевскими древностями.

В «первой идее архитектора» дворец имеет полуовальную форму, вогнутая
сторона его выходит к москворецкой стене Кремля. До стены порядочное
пространство, в котором располагаются подъездные пути и просторная
парадная площадь. Дворец раскинулся на склоне, ниже уровня Соборной
площади настолько, что два первых его этажа совпадают с подошвой
площади. Слишком близко к дворцу, почти вплотную примыкают
Благовещенский собор и Архангельский. В этом и был главный недостаток
проекта, так как центральная часть дворцового здания, не имея
возможности развиваться в ширину, оказалась чересчур узкой, зажатой. К
тому же дворец зрительно подавил древние памятники, они совершенно
исчезали из панорамы Кремля, даже с моста через Москва-реку их бы не
стало видно. Оставалось одно: передвигать здание в сторону реки, но
тогда неизбежно придется разрушить часть стен и башен. Не упрекнут ли за
это потомки? Но иначе не осуществить великого замысла. Нелегко Василию
Ивановичу Баженову было принять решение. Ведь и сам оп вырос в Кремле,
любил каждый его уголок, не крушить же теперь без оглядки столь дорогое.

Проект императорского дворца послужил Баженову поводом для широкого
градостроительного замысла здесь хотел он применить опыт Габриэля, с
таким размахом создавшего площадь Согласия. Реконструировался весь
Кремль, новая планировка ложилась на его мощный треугольник. Новые
парадные площади с обелисками и проспекты символизировали собой размах и
праздничную уверенность екатерининской эпохи, блеск счастливого XVIII
века. Старые, допетровские храмы, колокольни, палаты терялись в этих
торжественных пространствах, чтобы дать звучание новому величественному
дворцу дому российской Минервы.

Главной в этой планировке стала овальная площадь неподалеку от Спасских
ворот. Площадь была велика, она равнялась половине нынешней Красной
площади. На нее архитектор ориентировал все новые магистрали, которые
лучами расходились по Кремлю. Широкий проспект соединял овальную площадь
с круглой, запроектированной между Спасскими и Никольскими воротами.

Здесь же устраивался новый въезд в Кремль. Вплотную к круглой площади
примыкает еще одна, полуовальная перед Арсеналом. Через Троицкие ворота
открывался вход на ромбовидную площадь, образованную срезанными торцами
коллегий и Арсенала.

Радиусы прямых проспектов соединяли ее с другими площадями, которые
сплетались в сложную, но строго логичную систему как бы перетекающих
друг в друга пространств. Вновь пробиваемые проезды словно размыкали
суровую средневековую замкнутость Кремля, соединяли его с важнейшими
магистралями города. Эта планировка почти без изменений вошла в
окончательный план кремлевской реконструкции.

Сам Василий Баженов ясно видел, что в ходе проектирования ему придется
делать поправки, что-то менять, уточнять, о чем он предупреждал
Екатерину: «Архитектор Баженов осмеливается представить, что делаемые им
Кремлевской перестройки планы, будучи в малом виде, не могут быть
достаточны и представить все, что нужно; что сверх того не имеет он и
исправного местоположения Кремля, что также надо бы иметь ему профили
горы, коих он еще не имеет, и что по сему случаю многое в тех планах по
сделании всему строению проспекта, особливо ж модели, неминуемо
уменьшено, прибавлено или и вовсе отменено быть должно».



КАЗАКОВ И ДРУГИЕ



Баженов не торопился кончить проект, сознавая свою ответственность за
начатое. Эскизы, планы в уменьшенном виде предшествовали окончательным
чертежам. И до поры, пока они были созданы и конфирмованы, архитектор
давал волю воображению. Зодчий готовился к подвигу жизни так понимал он
работу над Кремлевским дворцом. Этим проектом Баженов хотел выразить
свое творческое кредо, потому во «Мнениях о Кремлевской перестройке» он
считал необходимым высказать главное о профессии архитектора, о
зодчестве.

Человек самолюбивый и гордый, Баженов очень болезненно воспринимал
аристократическое и чиновное чванство, более всего почитал людей
талантливых и только тем выдающихся, о чем прямо говорил при дворе и
самой Екатерине. Потому-то он так настойчиво и смело защищал своих
помощников, хлопотал об их поощрении, о чинах для них, ведь на его
глазах многие выпускники Академии художеств спивались и погибали от
бедности. «Ничем так не можно бедность окуражить и дать амбицию как
чином и пропитанием, коих я действительно знаю, что с хорошим дарованием
без куражу сделались пьяницами». Баженов заботился о способных людях,
разыскивал их всюду, терпеливо. Он хотел создать при кремлевском
строении настоящую академию архитектуры, хоть бы и называлась она
«архитекторская команда».

Стремясь поднять престиж своей команды, архитектор разработал для нее
особую форму архитекторский мундир: кафтан серого цвета с отворотами и
обшлагами, с воротником кирпичного цвета; в тон воротнику камзол и
штаны. Темляк и эполет золотой. Но мундир утвержден и пошит не был.

Уже в начале 1768 года сотрудником и первым помощником Баженова стал
Матвей Казаков. Его Баженов знал еще по команде Ухтомского. Сын
крепостного, бедного подканцеляриста был лучшим учеником Ухтомского. Ко
времени вступления в кремлевскую команду у Казакова уже накопился
порядочный опыт, так как он несколько лет самостоятельно и с блеском
работал в Твери, где много проектировал и строил. Отныне судьба их будет
нераздельной судьба блестящего эрудита и широко образованного Баженова
и его гениального ученика-самородка Казакова, не знавшего ни академий,
ни Рима и Парижа. Здесь, в Москве, в Кремле, у Баженова была его высшая
школа, здесь он достиг вершин мастерства.

В начале же года в архитекторской команде Баженова появился способный
зодчий Елизвой Назаров, художники-архитекторы Иван Морщинов и Иван
Некрасов, написавший семейный портрет Баженова.

Это было в обычаях времени подобные команды. Но по составу, по уровню
мастеров не было в XVIII веке более сильной «команды» чего стоили сам
Баженов и Казаков, лучшие архитекторы России! К тому ж в кремлевскую
команду кроме зодчих вошли художники, скульпторы и знатоки чертежного
дела, специалисты-строители



ГОРОДУ И МИРУ

Екатерина увлеклась грандиозными планами Баженова, часто писала в
Москву, генералу Измайлову, справлялась о ходе дел. К середине лета 1768
года она одобрила первоначальный эскиз и специальным указом 1 июля
определила начало работ над составлением окончательного проекта и
постройкой модели. Указом же предписывалось начинать подготовку к
строительству. Баженов сочинил, а Екатерина подписала «Инструкцию
Экспедиции кремлевского строения» подробную программу строительства.
Первый пункт инструкции требовал бережного отношения к кремлевским
древностям: «Стараться вам всячески надлежит, чтобы новым строением не
повреждено было строение старое».

Особое внимание уделялось качеству строительных материалов. Известь,
требовала инструкция, необходимо долго выдерживать и заранее заготовлять
в ямах; кирпич должен быть сделан из лучшей глины «по задаваемым от
архитектора образцам». «Повелеваем вам взирать более на доброту, нежели
иногда на дешевизну». За этим указанием Екатерины стоит сам Баженов,
который в «Кратком рассуждении о кремлевском строении» специально писал
«о материалах и что к ним потребно».

Пока шла широкая подготовка к строительству дворца, проект его
уточнялся, менялся в отдельных деталях. Баженов отказывается от «первой
идеи архитектора»: он разворачивает дворец, вогнутой стороной к Соборной
площади. Возникает внутреннее пространство, замкнутое дугами полуовала,
под защитой которого «собраны» древние памятники Кремля музейный
остров. Затем после долгих, мучительных раздумий зодчий решил придвинуть
дворец к Москве-реке. Это улучшило обозрение древних построек, но
вынудило Баженова ломать часть кремлевской стены, выходящей к реке.

Придавая дворцу важное градостроительное значение, архитектор выносит
его центральный выступ за линию стены, связывая ансамбль с городским
пространством. Уже тогда Баженова осуждали за столь бесцеремонное
обращение с Кремлем, судили его за это и позже. Но логика грандиозного
замысла неумолимо требовала именно такого решения и Баженов не без
колебаний принял его. Шесть лет ушло на проектирование дворца. Несколько
раз Баженов ездил в Петербург, представлял чертежи Екатерине, которая
вносила новые и новые поправки. Только в 1773 году проект был утвержден
окончательно.

Центром всей композиции сохраняется овальная площадь. Ее образует
полукруг циркумференции, примыкающий со стороны Спасских ворот к
центральному корпусу дворца. Полукруг сменяется полуовалом этого
корпуса, а затем плавно переходит в полукруг, соединяющий дворец и
трапецию корпуса коллегий.

Первые два этажа архитектор мыслил как продолжение цоколя. Они имели
более чем скромный декор лишь горизонтальный руст. Зато верхние этажи,
особенно третий, приобретали удивительную легкость их украшали изящные
ионические колонны. Своей подчеркнутой горизонтальностью карниз разделял
здание на основательный низ-стилобат и нацеленный в высоту верх. Фасад
как бы образовывался из двух плывущих в разные стороны масс здания,
оттого, несмотря на огромную протяженность, он не выглядел монотонно.

Центральный выступ дворца украшал четырнадцатиколонный портик. Затем
следует портик десятиколонный. Потом новые выступы в шесть и в две
колонны. Так фасад обретает пластическую живость, светотеневую мягкость
и живописность. Чередование колонных групп помогает зодчему избежать
геометрической сухости, их игрой он создает особый музыкальный

ритм праздничный, величавый, торжественный.

«Хочу, чтобы мой дворец был всей России виден»,говорил Баженов, когда в
кругу друзей обсуждал проект. Это идея всенародного всероссийского
здания, центра московского центра исторического, города славы и
благоденствия. Дворец не замкнут в себе, наоборот, он рвется за стены,
он тянется лучами новых магистралей на Ильинку, Воздвиженку, на
Никольскую, на Тверскую в гущу народа. Площади нового Кремля просторны
и широки, они рассчитаны на огромные толпы людей, на народные действа,
на тысячные сходы, на московское вече.

Шесть лет Василий Иванович Баженов работал над проектом. Но в эти же
годы уже шла деятельная работа по подготовке строительства, сносу старых
зданий, изготовлению архитектурной модели дворца. Годы лихорадочного
труда, нелегкие, но счастливые годы, озаренные надеждой на успех, верой
в великое дело, в свою судьбу.

Проект Кремлевского дворца был одобрен, но предлагалось внести изменения
в расположение помещений. Таких поправок, добавлений и потом в разные
годы было немало, вплоть до окончания русско-турецкой войны. Тогда же
при встрече было решено учредить собственные кирпичные заводы
Кремлевской экспедиции и ведено было строить в Кремле около Арсенала
«для модели особое строение».

Василий Баженов вернулся в Москву окрыленный. Он работал день и ночь. И
всегда рядом с ним был неразговорчивый, преданный и исполнительный
Матвей Казаков. Делал он все быстро, объяснять ему долго не приходилось.
Сегодня у Баженова мелькнула идея, он ее набросал на бумаге, завтра у
Казакова точный чертеж. Так они прекрасно дополняли друг друга: бурный,
фантазирующий Баженов и сдержанный, подчиняющий воображение воле
Казаков.

К осени 1769 года был построен около Арсенала модельный дом, тогда же
стали разбирать старые постройки. Наконец, к августу площадку под
центральную часть дворца очистили.

Баженов торопился начать земляные работы дело шло к осени, но сенат
распорядился провести прежде торжественную церемонию по этому случаю.
Кремлевской стены уже не было. По углам ровной площадки, выходившей
прямо к воде, поставили четыре столпа дорического ордера символы
Европы, Азии, Африки и Америки. В середине площадки воздвигли увенчанные
обелисками колонны, олицетворявшие единение царств Московского,
Астраханского, Казанского и Сибирского. Обелиски сплошь украшались
гербами российских губерний, а венчались двуглавыми орлами. Сумароков,
друг Баженова, сочинил велеречивые стихи, в которых будущий Кремлевский
дворец сравнивался с тем, «что в древности Греция и что мог Рим родить».
Стихи эти, написанные на огромных щитах, прикрепили к колоннам.

Матвей Казаков по просьбе Василия Баженова с противоположного берега
очень точно и подробно зарисовал место предстоящей церемонии. Церемония
состоялась пышная и долгая. Народу собралось великое множество. Сначала
водосвятие и молебен, потом Баженов с помощниками «учинил торжественное
начало рву». Троекратное «ура» прокатилось над рекой. Для знатной
московской публики Измайлов устроил обед, а рабочих угостили водкой,
пивом и горячими калачами.

Едва оттаяла земля, начали энергично копать рвы под фундамент. Землекопы
работали от зари до зари. Дело подвигалось, и к лету все было готово к
закладке фундамента. В первый летний день состоялась церемония закладки
Кремлевского дворца. К этому событию Василий Иванович готовился шесть
лет. Шесть лет от первого замысла к первому кирпичу.

С такими мыслями шел по Кремлю утром 1 июня 1773-го Василий Баженов.
Ночь не спал, встал на рассвете. Решил сам проверить, все ли готово к
церемонии, для которой он спроектировал целый ансамбль временных
сооружений.

На площадке Баженов встретил Матвея Казакова с альбомом в руках он
рисовал место предстоящего торжества. Баженов молча пожал руку своему
помощнику и, указывая на рисунок, сказал: Это для истории. Сегодняшний
день запомнит Россия - великое дело начинается.



КАТАСТРОФА

Отсутствие Екатерины на церемонии заложения дворца не было
случайностью: императрица потеряла интерес к дорогой своей затее и
искала удобного повода, чтобы замедлить или вовсе свернуть
строительство. Баженов, занятый «строевой работой», не уловил этих
перемен в настроениях императрицы даже тогда, когда смета на новый, 1774
год не была увеличена, несмотря на просьбы Кремлевской экспедиции.
«Прибавки суммы денег ныне не будет», резко ответила Екатерина.

Не смог Баженов купить и медных досок, на которых он мечтал
выгравировать планы обновленного Кремля, граверным делом архитектор
прекрасно владел еще со времен учения в Петербургской Академии, но уже
несколько лет не приходилось им заняться. Екатерина запретила тратиться
даже на доски.

Средств отпускалось все меньше, и вместо обещанных в год ста двадцати
тысяч рублей едва ли тратилась половина. Чувствовалось напряжение войны,
которая хоть и близилась к победному концу, но деньги съедала огромные.
К тому же, на востоке объявился «маркиз Пугачев», как называла
Екатерина. Но Баженов продолжал верить в успех. Продолжалась копка рвов
под фундаменты.

На кремлевской стройке дела шли все хуже. Забирали людей. Упала стена
Черниговского собора. Стена эта осталась после сломки собора, ее
собирались вскоре разобрать, но она сама рухнула от весенней осадки.
Баженов понимал, что ничего страшного в этом нет, но теперь поднимется
такой шум, недоброжелатели, завистники донесут Екатерине, благо она
здесь, в Москве.

Конечно, как и предполагал Баженов, императрица тотчас узнала о падении
старой стены. Приказано было немедленно собрать на консилиум всех
московских архитекторов, осмотреть контрфорсы, склон горы «нет ли
остающимся строениям от того какой-либо опасности, да и впредь могут ли
остаться надежнов твердости своей».

Архитекторы во главе с опытным Карпом Бланком дали заключение, что
опасности «остающимся строениям» нет, что контрфорсы дают осадку, как
тому и положено.8 апреля контрфорсы как раз под соборами дали осадку.
Баженов, и "Бланк просили генерала Измайлова прислать рабочих на их
укрепление, но последовало решительный приказ Екатерины: стройку
прекратить!

Зная, что московские архитекторы поддерживают Баженова в его решимости
продолжать строительство, императрица приказала вызвать из Петербурга
подполковника Адмиралтейской коллегии Герарда. Он сразу смекнул, чего от
него хотят, и поспешил сочинить приговор баженовскому дворцу.

Все было кончено. Строительство Кремлевского дворца объявлялось
невозможным, приказано было рвы засыпать, контрфорсы сломать, склоны
горы присыпать землей и выложить свежим дерном, дабы молодая майская
трава скрыла следы неудачной стройки.

Восемь лет творческого напряжения, ночи над проектами и эскизами, до
предела взвинченные нервы. Восемь лет, потраченных впустую, чтобы вместо
великого дворца зеленел этот склон и зияла провалом разобранная
кремлевская стена! Архитектор мог подводить неутешительные итоги: кроме
Петербургского Арсенала и нескольких частных зданий, им ничего не
построено, все замыслы фатально остаются на бумаге.



ДВОРЦЫ СРЕДИ РОЩ



После прекращения строительства в Кремле Василий Баженов жил, как в
тумане. Смысл, цель творчества были потеряны, нервное потрясение,
душевная травма, испытанные им, могли сравниться только с потерей
дорогого человека. Это было настоящим горем для архитектора от дел
титанических, вечных перейти к забаве, к однодневке.

На Ходынском поле Баженов построил дворцы, крепости, храмы, минареты,
гавани, галереи, пирамиды, замки. Носили они названия городов
Причерноморья и Крыма, о которых писала Екатерина барону Гримму. Были в
них устроены буфеты, танцевальные залы, театр, трактиры. Здесь можно
было увидеть настоящие уголки Рима и турецкие крепости, строгие, в
классическом вкусе постройки и входившие в моду готические. Но более
всего во многих павильонах и сооружениях видны были мотивы допетровской
русской архитектуры, любимые и глубоко изученные Баженовым в Кремле:
зубчатые стены, многоярусные башни, шатровые верхи, цветовые сочетания
красного с белым. Баженов ее копировал, не повторял буквально детали
кремлевских построек, но свободно интерпретировал их. Здесь архитектор
впервые почувствовал тягу к романтическому, что в его сознании
связывалось со средневековой русской архитектурой. Восточное и западное,
современное и древнее причудливо сошлись в архитектуре ходынских
торжеств, когда 10 июня сюда, на «луг за три версты от города», пришли
полки победителей, хлынуло море людей всякого чина и звания дворяне,
купцы, мастеровые, гвардейские офицеры и солдаты, участники громких
баталий, русские аристократы и бродячие цыгане. Из Кремля, из Грановитой
палаты, где состоялось вручение наград, прибыла торжественная процессия.
Она слилась с праздничной толпой.

Лето 1775 года Екатерина провела в Москве. Она путешествовала по
окрестностям древней столицы и искала место для очередного загородного
дворца, для своей летней резиденции. Ей нравилось Коломенское и соседние
с ним места. Екатерина скупала здесь у прежних хозяев поместья, она
мечтала иметь под Москвой второе Царское Село. Выбор ее пал на усадьбу
Черная Грязь, место романтическое, с прекрасным парком, живописными
холмами, целой системой прудов. Проектирование решено было поручить
Баженову, который в то время находился в тяжелом финансовом положении.

Баженов оставил большой дорогостоящий дом в Москве и перебрался с
семьей в Царицыно: поближе к стройке. Здесь он поселился на казенной
квартире в скромном деревянном домишке. Но долги надо было платить, и в
отчаянии архитектор дал объявление в «Московские ведомости» о продаже
своего дома в Средних Садовниках, имения жены, всего движимого
имущества.

Объявление в «Московских ведомостях» попалось на глаза известному
богачу Прокопию Акинфиевичу Демидову, внуку Никиты Демидовича Антуфьева,
простого кузнеца, разбогатевшего на поставках оружия Петру 1.

Прокопий Демидов жаждал славы мецената и потому из обширного своего
состояния жертвовал на богадельни, устройство университета, на
строительство Воспитательного дома. Богач был своенравен, ему нравилось
унизить человека гордого, но неимущего. Баженова он не любил, считал
амбициозным, чересчур гордым и заносчивым.

Демидов предложил денег под вексель на десять лет. И процентов не
потребовал. Вместо них попросил сделать для задуманных им строек
прожекты и планы. Демидов казался Баженову спасителем, чудодеем! Теперь
можно расплатиться с проклятыми долгами и спокойно продолжать работу над
царицынским ансамблем.

Приступая к проекту императорской резиденции в Царицыне, Баженов, как
всегда, все тщательно подсчитал количество строительных материалов,
потребные к стройке средства, договорился с поставщиками. Собирался
сделать модель, но из Петербурга, от Екатерины, последовало указание:
«Нет в оном нужды».

Очень надеялся Василий Баженов, что в Царицыне будет с ним его
архитекторская команда, его испытанные помощники, ученики. Но команду и
школу распустили, при Баженове осталось только два «запомощника»,
Михаиле Комаров и Алексей Третьяков. Остальные получили отставку или
назначены были в помощь Матвею Казакову, которому императрица поручила
проектировать здание Сената для Московского Кремля.

С великим искусством, пониманием законов линейной и воздушной
перспектив строит Баженов ансамбль в глубину: он у него будто бы растет
над приземистыми постройками переднего плана, растворяется в дымке,
среди куп деревьев башни и кровли воздушных замков.

Ритмы окон, пилястр, бегущих вдоль дороги, соединенные с ритмом
стволов, дают ощущение непрерывного движения всего ансамбля. Баженов был
мастером вертикальных ритмов как легко выстраивалась его кремлевская
колоннада и как удивительно тот же ритм, то же колонное членение увидеть
в панораме Царицына, которую архитектор воспринимал, словно фасад одного
гигантского монументального здания, фасад, в котором нет дробных
деталей, нет монотонного единообразия, а есть множество мотивов, форм,
движений, острых всплесков и спокойных протяженностей, собранных рукой
мастера в сложное единство, увенчанное царицынским «фаросом»
островерхой башней с часами.

Екатерине понравилась панорама. Понравилась она и Потемкину и
Завадовскому. Красиво, поэтично не отнимешь у Баженова таланта. А как
все ловко, разумно спланировано: павильоны изящные, небольшие, друг
другу не мешают перспектив не перекрывают и в то же время не отдалены
друг от друга, связаны удобными аллеями и дорожками. Скорее строить!



ПОЭЗИЯ ГЕОМЕТРИИ И НЕЖНАЯ ГОТИКА



В царицынской панораме Василий Баженов создавал общую картину будущего
ансамбля, но уже тогда в деталях представлял, каким будет каждый
отдельный павильон, корпус, дворец каких размеров и планировки, как
декорирован.

Изобретательность Баженова в планировке отдельных зданий поразительна.
Его фантазия прихотлива, как никогда прежде разве что в ходынском
строении он сочинял так же вольно.

Истоки царицынского стиля обнаружить не просто, но главное здесь в том,
что Баженов прекрасно знал и древнерусскую архитектуру и средневековую
западную готику, элементы которой, сильно переработанные стали частью
декоративного убранства царицынских построек еще в годы кремлевского
строительства зодчий соединил две эти архитектурные стихии, когда
проектировал сени для гробниц митрополитов Петра, Ионы и Филиппа в
Успенском соборе. Здесь уже есть почти все элементы декора, которые
Баженов применил в Царицыне. Это была его первая попытка приспособить к
своим целям древнерусское наследие, дать ему новое звучание. В Царицыне
он доказал бесспорно: прием сочетания кирпичной кладки с использованием
белого камня в отделке как у старых мастеров может блестяще
употребляться и в новое время, при новых потребностях и вкус. Екатерина
с восторгом приняла проекты всех павильонов и зданий.

Царицынская стройка началась весной 1776 года «Было зачато строение, то
есть мост и три домика от него к церкви, которая уже прежде тут была»,
сообщал Баженов Завадовскому. «Лето было мочливое», но, несмотря на
непрерывные дожди, «приятного вида мост с четырьмя по углам башнями и
парапетами, кроме малых на оном украшений», каменщики-нижегороды
окончили.

Фигурный мост стал первой постройкой царицынского ансамбля. Башни с
двурогими зубцами, колонки, карнизы, кирпичная кладка с белыми швами,
белокаменный цоколь многое напоминало старомосковские постройки. По
каждому вопросу приходилось снова и снова писать в Петербург: Баженов
неволен был сам решать, как крыть кровли железом или черепицей, как
отделывать интерьеры. Это сковывало, мешало быстро разворачивать дело
пока курьер доскачет до Царского Села да вернется назад.

Как и в годы кремлевского строения, приходится Баженову просиживать
вечера над бумагой писать, писать. Будто бы он сам не мог решить, какие
лучше сделать полы и какие стекла вставить

Строительство в Царицыне, хоть и с задержками, остановками,
продолжалось. Баженов неотлучно был на стройке. В разгар сезона редко
случалось бывать в Москве. Заезжал в Кремль, к Матвею Казакову, смотрел,
как подвигается закладка фундамента Сената, давал советы другу. Баженова
в Кремле встречали радушно почти все, кто работал на стройке Сената,
еще недавно были его сотрудниками.

Крестообразный павильон Баженов закончил в 1777 году. Острые,
сердцевидные кокошники, ряды пирамидок вокруг восьмигранного купола
многое взял архитектор из русского зодчества допетровской поры. Во
втором павильоне, шестигранном, что тоже строился слева от Фигурного
моста, уже новые орнаментальные детали, новое плетение белокаменных
узоров: резные овалы и ромбы, парапет из трилистников. Фантазия зодчего
неисчерпаема: в третьем Кавалерском корпусе, в малом интимном дворце,
украшенном фронтоном с вензелем Екатерины, все новые и новые комбинации
арок, овалов, ромбов, декоративных обелисков.

По Москве пошла молва о диковинных постройках в Царицыне. На
Коломенской дороге все чаще пылили кареты приезжали любопытные, немало
знатных особ.

Композиция здания, его план классически ясны и просты. Все в нем
логично связано от зала приемов до будуара царицы. В декоративном
оформлении Оперного дома Баженов виртуозно использует белый камень в
готических арках окон первого этажа, в плавных дугах второго, в кругах,
овалах, ромбах на стенах, лучистых звездах, дисках и серпах,
символизирующих небесные светила, на парапетах. Белокаменный руст дает
дворцу ощущение монументальности, устойчивости. Хотя декор на здании
обилен и сложен, он органичнее, чем в других царицынских постройках,
связан с архитектурой. В нем есть благородная мера и высокий вкус. Это
был самый удачный павильон-дворец, «не из больших, однако и не из
малых», как называл его Баженов в очередном письменном сообщении
Екатерине.

Еще не закончен был Оперный дом, как Баженов начал новую постройку
одну из самых изящных в царицынском ансамбле Фигурные ворота при входе
в парк. Василию Ивановичу и самому нравилось его творение, о чем он не
удержался сообщить в официальном докладе: «...ворота прекрасной фигуры,
по моему мнению, и прямо нежной готической архитектуры совсем же
отделаны».

Одновременно с Фигурными воротами в Царицыне шло строительство
небольшого Камер-юнфарского корпуса садового Эрмитажа с фонарями,
спальнями для камер-юнгфер, девиц из дворцовой прислуги. Камер-юнфарский
корпус архитектор поместил на переднем плане своей панорамы между
Фигурным мостом и Полуциркульным дворцов Его размеры, относительная
миниатюрность позволили Баженову тонко построить глубинную перспективу:
от малых объемов к более крупным и представительным Кавалерскому
корпусу, дворцам Екатерины и Павла.

Закончив осенью 1778 года Камер-юнфарский корпус, Василий Баженов
завершил фасад царицынского ансамбля со стороны прудов. Оставался лишь
один мост через овраг, строительство которого затянулось, так как при
рытье рвов «открылось множество ключей». Пришлось бить сваи.

После сноса старых строений в усадьбе Кантемира Баженов приступил к
главному делу сооружению дворцов Екатерины и Павла. Дворцы были
невелики, камерны, интимны, в два этажа, с одним лишь залом. Архитектор
предложил их сделать совершенно одинаковыми и императрица одобрила эту
идею.

Дворцы Екатерины и Павла украшали пилястры, стрельчатые арки окон,
парапеты с острым гребешком кокошников. Над екатерининским возвышалась
башенка с открытым бельведером, с часами и шпилем. Между дворцами
императрицы и наследника Баженов поместил скромный дворец для детей
Павла. Вместе о соседним Кавалерским корпусом для ближайшей свиты
Екатерины императорские дворцы образовали центральное ядро всего
ансамбля.

В 1782 году Василий Баженов завершил строительство трех главных дворцов
для императорской фамилии. Тогда же он начал сооружение самого крупного
корпуса во всем царицынском ансамбле Кавалерского для придворных дам и
кавалеров. Здание располагалось совсем близко к дворцу Екатерины. За два
года Кавалерский корпус был в основном построен. Это было не первое
сооружение в Царицыне, но плана архитектор не повторил его воображения
хватило бы на десятки таких дворцов. Кавалерский корпус это круг,
вписанный в квадрат, по углам которого лапки прямоугольных выступов.
Они дают особую живость и пластичность фасаду. Огромные стрельчатые окна
прекрасно освещали залы и спальни. Между окнами пучки стремительных
копий-пилястр, рвущихся ввысь острыми наконечниками шпилей. Ступенчатый
купол единственный раз у Баженова венчает здание. Поистине праздничный
вышел корпус, кавалерский, для утех, легких интриг, флиртов,
развлечений. Так и слышится из раскрытых зеркальных окон звук клавесина,
смех дам, шелест шелков, звон шпор, бокалов, хрустальных подвесок на
жирандолях.

После Кавалерского корпуса Баженов построил в Царицыне еще несколько
павильонов, в том числе «домик управительский», владелец которого
Карачинский был тоже масоном, потому на фронтоне дома управителя
Царицына появились масонские символы: звезды, лучи, трилистник.

В начале 1784 года из Петербурга пришло указание завершить
строительство в наступившем году. Дел оставалось множество: Хлебный дом,
мост через овраг, декоративные ворота, служебные павильоны а зодчий был
слаб после тяжкой лихорадки, на несколько недель свалившей его в
постель. К тому же ассигнованной суммы ста тысяч рублей явно не
хватило бы на завершение стройки. Баженов отправился в Питер объясняться
с Безбородко. Сумму удалось увеличить вдвое, но сроки остались прежними
так велела Екатерина. Мало того: поручено было Баженову срочно сделать
еще один проект для дворца в селе Булатникове.

Проект для Булатникова Баженов сделал в несколько дней, сразу же после
утверждения началось его строительство. Вот уж выпал год! Василий
Иванович почти и дома не бывал. В Царицыне и в Булатникове кипела работа
от зари до зари. Шестьсот каменщиков «работали более нежели лошади», как
сообщал в Петербург архитектор. Сам Баженов постоянно в гуще работы
следит за кладкой, за теской камня, подбадривает людей. Но с каждым днем
труднее ему было убеждать мастеровых торопиться деньги шли из столицы
неисправно, плату приходилось надолго задерживать или платить
вдвое-втрое меньше. Рабочие роптали и ушли бы со стройки, если бы не
уважение их к Баженову, которого они любили и почитали как мастера в
каменном, плотницком, во всяком строительном деле. К тому же «господин
архитектор» не обидчик, зряшных наказаний не допустит, если и накричит
на кого, то не по злобе, а сгоряча. Жалеет людей, а к себе без жалости.

Стройка в Царицыне продолжалась. Каменщики кончали пер вый этаж здания
для кухонь строгого и монументального Хлебного дома, где Баженов
вспомнил любимый мотив округлые углы. Хлебный дом, хоть и был
хозяйственной постройкой, однако из декоративного строя всего ансамбля
не выпадал: стены его богато украшены. На глубокие погреба и ледники в
Хлебном доме Баженов использовал крепкий хорошевский камень, запасенный
на Царицыном лугу еще до кремлевского строительства «оный камень, по
мнению архитектора, лучший всех здешних, пехорского и мячковского, а
особливо в терпении мороза и сырости».

В последний перед приездом Екатерины год достраивался мост через овраг,
сооружение мощное, крепостного духа, по многим мотивам напоминающее
русское зодчество XVII века.







ДЕСЯТЬ ЛЕТ СПУСТЯ



К концу 1784 года почти все царицынские постройки, кроме Хлебного дома,
были закончены. Шла внутренняя отделка зданий, которая несколько лет
откладывалась «до повеления». Сама Екатерина распорядилась: «Отделывать
их только наружными украшениями, а до внутренних не касаться, ибо
довольно еще останется на то времени».

Но времени явно осталось не «довольно», пришлось спешить, работать с
полным напряжением. Детали интерьера, «полы, печи, штукатура, живопись,
с оконпрцами и с прибором, то есть задвижек, замков к дверям и
прочего»,все до мелочей продумывал зодчий. Он представлял свое
сооружение в полном его виде от панорамы ансамбля до дверных задвижек.

Может быть, лучшей постройкой и Царицыне должна была стать башня с
часами фарос, как называл ее Баженов. Называл так не случайно: как
знаменитый античный маяк, царицынская часозвоня издалека открывалась бы
тем, кто ехал в царскую резиденцию из Москвы, со стороны Коломенского.
Профиль башни, тонкий, изящный, Баженов часто рисовал в ней он хотел
повторить колокольню-свечу в Кадашах, которую очень любил и едва ли не
каждый день видел в детстве и в годы работы в Кремле.

Но мечте архитектора не суждено было сбыться распоряжения из
Петербурга об ее строительстве не поступило: там решили обойтись без
фароса.

Вначале лета 1785 года Екатерина прибыла в Москву. Прошло ровно десять
лет с тех пор, как на Ходынском поле, среди диковинных павильонов,
гремел праздник по случаю победы над турками. Десять лет прошло с того
дня, когда Потемкин встречал императрицу в только что купленном
Царицыне. Тогда в беседке из полевых цветов, затейливо устроенной ее
любимцем, Екатерина сказала, что хочет здесь, в бывшей усадьбе
Кантемира, иметь свою подмосковную резиденцию. И вот резиденция была
построена и приготовлена к приезду могущественной хозяйки. Этот день
настал, страшный день в жизни Василия Ивановича Баженова.

С женой и детьми, с помощниками вышел архитектор навстречу пышному
императорскому поезду. Екатерина была весела. Она захотела сразу же
осмотреть свой и Павла дворцы, а уже потом остальные павильоны. Стоял
жаркий июньский полдень, лакеи метлами сгоняли тополиный пух с ковра, по
которому царица со свитой вошла во дворец. Здесь было прохладно.
Екатерина быстро осмотрела спальню, кабинет, заглянула в зал. Лицо ее
помрачнело, она молчала, сопровождавшие ее сановники и иностранные послы
граф Сегюр и граф Кобенцль, настроенные на комплименты архитектору,
растерялись и не знали, что же выразить на лицах восторг или
неудовольствие. Скоро Екатерина разрешила их сомнение. Довольно,
раздраженно сказала она, обращаясь к начальнику кремлевского строения
Измайлову. Жить здесь невозможно это склеп, а не дворец!

Она мелкими шагами направилась к своей карете, не сказав ни единого
слова Баженову. Он хотел было объяснить, что все построено по
конфирмованным планам и чертежам, в согласии с ее пожеланиями и вкусами,
но генерал Измайлов вовремя остановил его.

Никто не смотрел в сторону Баженова, все спешили занять места в
каретах. Скоро с Коломенской дороги доносился тяжелый гул копыт. Столб
пыли долго стоял в знойном воздухе.

Десять минут пробыла Екатерина в Царицыне, но их оказалось достаточно,
чтобы перечеркнуть десять лет, отданных Баженовым строительству
царицынского ансамбля. По Москве пошли слухи, свидетельства очевидцев,
догадки, отчего императрица с такой поспешностью покинула свою новую
резиденцию, почему ей так решительно не понравился дворец. Тем более что
большой неожиданности для нее быть не могло ведь она сама подписывала
чертежи и эскизы архитектора. Говорили разное. Одни считали, будто
Екатерине дворец показался похожим на катафалк, другие утверждали, что
ее возмутило полное сходство собственного дворца с дворцом для Павла.

Сама же Екатерина в очередном письме барону Гримму не замедлила
сообщить, что в новом ее дворце тяжелые оводы, узкие лестницы, что в нем
тесно, а залы плохо освещены. Уже тогда, сразу после посещения Царицына,
Екатерина решила дворец сломать и тем примерно наказать «своего
архитектора» может быть, за узкие лестницы, а может быть, и за
масонство Баженова и его подозрительно частые встречи с нелюбимым
наследником, Павлом Петровичем.

Желая уязвить Баженова, задеть его самолюбие, Екатерина распорядилась,
чтобы «план о переправке со сметами» представил и Казаков. И вновь волей
судьбы старый друг становился соперником. Куратором «переправки»
назначен был генерал Измайлов. Оба архитектора обязались представить
проекты осенью, в октябре.

С тяжелыми предчувствиями принялся за работу Василии Баженов. В трудном
положении оказался и Матвей Казаков, хорошо понимавший, с какой целью
его пригласили делать «переправку». Ведь один раз уже так было в
Кремле, где вместо грандиозного баженовского дворца он достраивал здание
Сената.

Из Петербурга генерал Измайлов привез тяжкую для Баженова весть:
Екатерина издала указ о разборке царицынского дворца и постройке на его
месте нового, по проекту Матвея Казакова. Самого Баженова на год уволили
от всех должностей «для поправления здоровья».



ДОМ НА МОХОВОЙ



За год до царицынской трагедии к Баженову явился в богатом экипаже
дородный господин лет пятидесяти. Назвался Пашковым, Петром Егоровым,

предложил построить дворец для него в таком же, как кремлевский, стиле.

Василий Баженов не впервые соглашался на частный заказ. Но заботясь о
«пользе хозяйской», Баженов никогда капризам заказчиков не угождал. Уж
сколько работал он для обидчика своего Демидова«немалые прожекты и
планы», все же тот не мог подчинить себе архитектора, заставить его
делать что-то против воли, в чем сам и признавался: «Баженов амбициозен;
хорош, да черта в нем; целуй, лижи, улаживай».

При первом визите Пашкова в Царицыно Василий Баженов принял его
предложение о строительстве дома без энтузиазма, рассчитывая более на
гонорар, чем на славу. Как ни хороши были иные его постройки для частных
лиц, Баженов понимал: крупные, по-настоящему масштабные вещи можно
сделать только по правительственным заказам. Ему нужен был размах,
простор для фантазии, пространство для осуществления грандиозных
проектов.

Усмотрев участки, приобретенные Пашковым на Ваганьковском холме,
Баженов сразу оценил их значение для будущей архитектурной композиций.
Будь место попросторнее, здесь можно было бы такой дворец построить! Но
и того, что есть, достаточно. Баженов почувствовал то счастливое
состояние, когда все отходит на второй план, уступая жажде творчества,
лихорадке воображения, потоку пластических образов, которые немедленно
надо зафиксировать на бумаге. Такого подъема у него не было со времен
начала работы над Кремлевским дворцом.

Через несколько недель проект в основных чертах был готов Баженов
работал над ним по ночам, так как день проводил на царицынской стройке.
Пашкову проект понравился, но, когда он увидел смету, восторг его
поубавился, но Пашков согласился.

Дело пошло быстро. Будущий хозяин торопился, поскорее хотел переехать в
новый дом, поэтому сам хлопотал о строительных материалах, подряжал
каменщиков, следил за сломом старой усадьбы и богаделен. В два сезона
дом был построен. Архитектор впервые за долгие годы почувствовал себя
свободным от тяжкой опеки императрицы. Не нужно было писать бесконечные
реляции в Петербург, испрашивать высочайшего указания по любому вопросу,
не ведая, будет ли завтра продолжено начатое сегодня или очередной
поворот в политике приведет к прекращению строительства.

Творение Баженова становится одной из главных достопримечательностей
Москвы. Его показывают иностранным гостям и путешественникам.

Волшебный замок на Моховой влечет публику. Летними вечерами он парит
над городом, освещенный десятками газовых фонарей и лампионов. Днем он
празднично сверкает на солнце, голубые тени скользят между колонн,
прохладой дышат его пор тики. На закате, как венец, пламенеет на нем
бельведер. Белый камень мгновенно откликается на свет, на состояния
природы; в сумраке синеет, на рассвете золотится, в полдень
ослепительно звонок, белоснежно чист, почти прозрачен. Он каждый час
новый.

Художники по достоинству оценили архитектуру дома Пашкова: одни спешат
зарисовать его, другие по рисункам делают гравюры. Дворянская чета
остановилась перед оградой, у подножия холма, и внимательно разглядывает
владения Пашкова.

Василий Баженов поставил дом, чуть отступя от края холма. Вот чутье
гения. Этим он добился не только того, что здание оказалось словно на
пьедестале, его слиянность с холмом стала естественнее, мягче. Высокое,
видное отовсюду место давало зодчему не одни лишь преимущества, но и
усугубляло трудности: силуэт дворца со всех точек должен быть
безупречен, а главное здание должно связать пространство вокруг, иначе
оно окажется пусть прекрасной, но неуместной вставкой. Баженов с
присущим ему градостроительным тактом сумел соотнести дом Пашкова с
масштабом окружающего города, с высотой соседних кремлевских башен, с
высотой Ваганьковского холма: будь дом ниже, врос бы в холм, провалился
в него, будь выше подавил бы, расплющил своей громадой. Колонны его не
могут быть ни больше, ни меньше, окна ни шире, ни уже, а только такими.
В этом редкостном умении ощущать архитектуру в гармонии, в соразмерности
с миром истинное величие Василия Баженова. В конце концов, красивую
капитель может нарисовать любой грамотный зодчий. Созданная архитектором
форма должна входить в пространство без усилий, без напряжения, с
естеством живой природы. Недаром современники, свидетели рождения
Пашкова дома, называли его «волшебным замком»: легко и светло он возник
на Ваганьковском холме, как возникает на голубом небе облако.

Архитектура дворца наполнена движением: стремлением вверх, если
смотреть на него с улицы, и навстречу зрителю, если увидеть его с
противоположной стороны. При этом зодчий не использует никаких
композиционных трюков.

Ясное соотношение частей, простота плана никогда прежде так близко не
подходил Василий Иванович Баженов к идеалу классицизма. Впрочем, человек
такого темперамента, такой богатой фантазии, как Баженов, легко соединял
в себе античность и современность, готику и классицизм, русское и
французское понимание архитектурной формы. Это не было выражением не
устоявшихся вкусов, неизбежной эклектичностью переходной от барокко к
классицизму эпохи, а выражало суть творческого сознания Баженова,
постоянно ищущего обновления формы, далекого от школьной приверженности
истинам своего века.

У стен Кремля Баженов построил дом богатому откупщику, а не
императорский дворец, но у него получились истинно царские чертоги.
Конечно, Пашков дом интимнее, не так монументален и величав, в нем легко
угадать черты городской дворянской усадьбы, но все же он воспринимается
как общественный ансамбль, а не частное строение. И здесь ясно
выразилось кредо Баженова, считавшего архитектуру величайшим искусством,
способным говорить с потомками от имени времени.

Это была большая удача: наконец-то ему удалось к пятидесяти годам
довести до конца хоть один свой замысел. Но в дни, когда завершалось
строительство Пашкова дома, в Царицыне заканчивалась разборка
императорских дворцов. Казаков, встреч с которым Баженов невольно
избегал, на прежних фундаментах закладывал новый дворец, это омрачало
радость успех Пашкова дома у публики.

Впрочем, публика да и сам капитан-поручик Пашков недолго были склонны
восторгаться Баженовым: все очевиднее становилось, что императрица круто
переменилась к «своему архитектору», и связано это было не столько с
делами строительными, сколько с близостью Баженова к масонам, к Новикову
и его кружку. Вчерашние почитатели, узнав о полной отставке Баженова,
стали его сторониться: царская опала не шутка.

Отставка сулила нищету и полное разорение, так как здоровье Баженова
было крайне расстроено: очень плохо стало со зрением, подкрадывалась
слепота. Архитектор почти не мог чертить, едва читал. Сказалась нервная
перегрузка и годы работы без всякого отдыха.

Архитектор начал одно из великих дел своей жизни: он хотел издать
грандиозный увраж русского зодчества разных эпох, составить единственную
в своем роде историю национальной архитектуры. Работа эта началась под
его «смотрением». Пошли в Петербург пакеты и рулоны с кальками,
рисунками, чертежами бесценное богатство. В Москве Матвей Казаков
горячо откликнулся на это начинание и отправил материалы самого Баженова
по Кремлевскому дворцу. Но времени не хватило. Жизни не хватило. Не
успел Василий Баженов завершить и это начинание, увеличив тем самым
горький список своих фатальных неудач. На сей раз причина была и в самом
деле неотвратимо-фатальная: в конце июля его сразил паралич. Он проболел
всего пять дней. Старинный и самый верный друг архитектора Федор
Каржавин, сознавая себя первым его биографом, записал: «Василий Иванович
Баженов скончался 2-го дня августа 1799 года в 9 часов и 10 минут
поутру».

Похоронили зодчего в Петербурге, у Смоленской, а потом по зимнему пути
перевезли в Глазово, в согласии с его завещанием: «Погребение сделайте
мне простое, то есть без всякой лишней церемонии с трезвым священником
одним в простом виде и где бог приведет, и весьма желаю быть положенным
в Глазове».

Все так и было сделано «в простом виде», без мрамора, без бронзы, лишь
один деревянный крест. Со временем могила потерялась, и теперь никто уже
не знает, где лежит великий сын России.























































Список использованной литературы:







Михайлов А. И., Баженов,М., 1951

Ильин М. А., Баженов. М., 1954.